Только что скачала выступление MUSE на Brit Awards 2004, они там исполняли "Hysteria". Нет, сколько буду смотреть, столько буду удивляться. Если бы Мэтт периодически не терял какие-то ноты, играя на гитаре, я бы грешным делом подумала, что это фонограмма (хотя я знаю, что такого не может быть ни при каких условиях). Песню можно спеть либо лучше, чем в записи, либо хуже. Но так, чтоб один в один... От восхищения нет слов...

---

Мое очередное творение

Написана эта бредятина была на прошлой работе во время дня, когда совершенно было нечего делать и меня просто убивало безделье. Непосвященному читателю многое будет непонятно, но если что-то будет интересно - объясню. Вообще, 2 главных персонажа здесь - это я (aka Пингвин, но не конь под гордым именем Пингвин) и моя бывшая коллега (она же Леночка). Итак: СТРАШНАЯ СКАЗКА!

Смеркалося! Черная ночечка стелилась над вонючим Челябинском. Страшненькие тени крючились и карявились на светлых обоях в комнате маленькой пухлой и красивой (на любителя) девочки Леночки. Мамочка задержалась на работочке, ночечка за окошечком пугала девочку страшненькими покарябываниями голеньких веточек по стеклушку. Леночка, извиваясь червячочком, пыталась забуриться в свою кроваточку поглубже.

А где-то, к слову сказать, под кустом благоухающей сирени, маньячок точил топорик из красного деревца.

На другом кончике города, в своей хатушке, другая пухлая и в меру красивая, на любителя, девочка, прозванная за фигуру и повадки Пингвином, сидела и слушала добрую песенку замечательного ВИА «Система даунизма» под названием «Сахар», в которой речь шла о вышибании мозгов сначала окружающим, а потом и себе, и тихо умирала от наслаждения. Мамочка этой девочки также задержалась на работочке, но нашу отважную героинечку не пугал писк летучих мышечек, скрип по стеклу когтей графика Дракулы, бродящие по квартире зомбики и почти до безобразия распеленатая мумия какого-то фараончика. От нечего делать, Пингвинчик решила в полночь пятницы 13-го выйти подышать загаженным химическими отбросами воздухом. Отодвинув непонятно откуда выросший на пути гробик и пройдя сквозь привиденьице, она вышла из дома, предварительно накрасившись, и отсчитав 13 этажей и 666 ступенечек.

В это время Леночка писалася и какалася от вида страшненьких холодненьких и синеньких пальчиков, тянущихся к ее пухленьким ножкам из-под кроваточки. В конце концов, почти утонув в фекалиях, пальчики отказались от своей затеи и удалились в поисках более-менее подходящей жертвочки.

В это время где-то под кустом сирени.
Ласковый маньячок и добрый сатанистик с рогами, растущими из подбородка, мирно убаюкивали начищенный до зеркального блеска топорик из красного дерева.

Хладный звучок внезапно разорвал ночную тьмушечку под оконцем Леночки. Наша малышка дернула коня Пингвина сразу за оба ушка и хвостик, чем в кончик обезопасила свое жилищице от посягательств кого бы то ни было вообще, и даже сама засомневалась в целесообразности своего пребывания на зага… зараженной территории.

А в это время, под оконцем Леночки Пингвинушка вытер с ручечки маленького комарика. Насекомое так испугалось, когда к нему сзади подкралась наша птичка, что закричало, умерло и даже само аккуратненько размазалося по ладошечке.

Где-то под кустом сирени, ласковый маньячок упал на собственный топорик, сменил фамилию с Чикатило на Геворкян и убежал на ПМС в Армению.

Спрашивается, кого больше бояться нашей пухлой крошечке?

А моралечка сей баснечки такова: берегите ребятушки свои ебдра и не допускайте депидорской задолженности! Ей не место в вашей жизни.

Спокойной ночи, детишечки

@темы: пингвиновы сказания

---

Этот выпуск получился смешным как никогда. Марк Ламарр, конечно, душка, но тут он проявил себя настоящим извращенцем! Смысл этого конкурса в том, что двое участников команды должны собственными силами изобразить вступление к заданной песне, а оставшийся - угадать, что это за песня. Если угадал - зачисляется очко. Но как изобразить мелодию на экзотических инструментах, которые ты, может быть, видишь впервые в жизни??? Ответ на этот вопрос здесь:

---

Сегодня родился Джон Леннон

---

Мне очень интересно, когда Franz Ferdinand собираются выпускать новый альбом? Вроде, с момента выхода "You could have it so much better" уже 3 года прошло. Пора бы. Слышала, Ноэл Галлахер и тот похвалил их вживую, а вчера первый раз сама послушала - и правда, молодцы. Что мне в них нравится, так это точеный звук и запоминающиеся стильные мелодии. У меня всего 1 их альбом, но сколько бы я его не слушала, он мне не надоедает. А это - большая редкость.
Еще мне очень нравится Simon Amstell (наконец-то узнала, как его зовут!). Он правда смешной. Наглый до ужаса, но очень естественный и забавный. С удовольствием смотрю как он ведет различные шоу или берет интервью.

www.phirebrush.com/issues.php - это один из моих самых любимых сайтов, заходить на которые мне не надоедает никогда. Могу сидеть там часами. В этом сообществе художников вы можете найти все, что душе угодно (но по большей части всякий сюрреализм и вообще непонятно что). Иногда мне так жаль, что я не умею рисовать... Посмотрю на эти работы - как люди умеют самовыражаться! Просто восхищаюсь ими))

---

Ну вот я и послушала новое творение Kaiser Chiefs "Off with their heads". Обычно я жду официального релиза и слушаю не больше одной новой песни в день, чтобы все в голове не спуталось. Но было очень интересно и, пожалуй, впервые не смогла устоять перед соблазном.
Что хотелось бы сказать. Когда альбом выйдет у нас, я его все равно куплю. Ну нравятся они мне! С первого раза мне вообще редко какая песня по душе, поэтому кроме уже известных "Never miss a beat" и "You want history" реально понравилась только одна - "Like it too much". Что-то в ней есть... то ли ритм, то ли манера пения, то ли сама музыка... пока не поняла. "I can't say what I mean" бодренькая, и это вселяет надежду. И уж совсем точно немного детская и непосредственная "Good days bad days" (перекликается с названием песни Parva "Good bad right wrong", не правда ли?) станет всеобщим хитом на фестивалях с ее "хэй-хэй", которым так удобно подпевать. Она мне, вообще-то, тоже понравилась (слушаю второй раз и чую что пресловутое "хэй-хэй" уже рвется из нутра в Большой Мир). Что меня очень насторожило, так это то, что парни конкретно погрустнели. Чего это они? Столько спокойных песен, что даже ногой не тянет покачать (интересно, после 100-го прослушивания я буду думать так же?).
В общем и целом, я конечно большего ждала. Рвать волосы не буду, послушаю еще, но ощущения неоднозначные. Эх, знала я, что Марк Ронсон до добра не доведет! И еще один нюанс (мне кажется, устрани его кайзеры, их музыка поднимется на принципиально новый уровень): даже в течение одной песни музыка не везде однородно хорошая. Бывают какие-то провалы: загнут что-то, что, похоже, сами не очень понимают. Четкости не хватает.
Но, повторюсь, альбом куплю! И точка!

---

Каждый раз, читая этот рассказ, я чуть не плачу. Он очень грустный, но в то же время оставляет надежду на то, что еще можно достучаться до души человека, которого, казалось, жизнь совсем сломала. Но всегда ли "сломанный" человек вернется к жизни, даже если заметит, что ему искренне хотят добра?
Курт Воннегут "Мальчишка, с которым никто не мог сладить"
Утро. Половина восьмого. С лязганьем и скрежетом заляпанные грязью машины раздирали холм позади ресторана, глыбы земли тут же увозили на самосвалах. В ресторане дребезжала посуда в шкафах, тряслись столы, и очень добрый толстый человек, у которого в голове непрестанно звучала музыка, сидел, уставившись на дрожащие желтки своей утренней глазуньи. Жена его уехала навещать родственников. Он остался сам по себе.
Толстого добряка звали Джордж М. Гельмгольд, ему было сорок лет, он возглавлял музыкальную кафедру в средней школе города Линкольна и дирижировал оркестром. Жизнь его баловала. Год за годом он лелеял одну и ту же великую мечту. Он мечтал дирижировать лучшим оркестром в мире. И каждый год его мечта становилась явью.
Она исполнялась потому, что Гельмгольц свято верил: его мечта — самая прекрасная на свете. Столкнувшись с этой непоколебимой уверенностью, члены клуба «Кивани», «Ротари» и «Львы» выкладывали на форму оркестрантов вдвое больше, чем стоили их собственные выходные костюмы; школьный совет разрешал разорительные расходы на дорогие инструменты, а юнцы готовы были играть ради Гельмгольца на разрыв сердца.
Все шло благополучно в жизни Гельмгольца, кроме денежных дел. Он был так заворожен своей дивной мечтой, что в вопросах купли продажи оказывался хуже младенца. Десять лет назад он продал холм за рестораном Берту Квинну, хозяину ресторана, за тысячу долларов. Теперь всем, в том числе и самому Гельмгольцу, стало ясно, что Гельмгольца облапошили.
Квинн подсел к столику дирижера. Это был одинокий, маленький, черный и унылый человек. Далеко не все у него было в порядке. Он не мог спать, не мог оторваться от работы, и он не умел по хорошему улыбаться. У него было только два настроения: либо он всех подозревал и плакался на свою жизнь, либо начиная задирать нос и хвалиться напропалую. Первое настроение означало, что он теряет деньги. Второе означало, что он деньги делает.
Когда Квинн подсел к Гельмгольцу, он как раз лопался от самодовольства. Он со свистом посасывал зубочистку и разглагольствовал об остроте зрения — своего собственного зрения.
— Интересно, сколько глаз смотрели на этот холм до меня? — сказал Квинн. — Сотни и тыщи, на что угодно поспорю, — а кто видел то, что я углядел? Сколько тыщ глаз?
— Да уж мои то, по крайней мере… — сказал Гельмгольц. Ему холм напоминал только одышку, когда приходилось карабкаться вверх, бесплатную смородину и налоги на землю. И еще там можно было устраивать пикники для всего оркестра,
— Вы получили холм в наследство от своего папаши и не чаяли, как от него избавиться, — сказал Квинн. — Тут то вы и решили спихнуть его на меня.
— Я не собирался его на вас спихивать, — запротестовал Гельмгольц. — Бог свидетель — цена была более чем скромная.
— Это вы теперь говорите, — игриво заметил Квинн. — Теперь то вы можете так говорить, Гельмгольц. Вы уже сообразили, что торговым кварталам понадобится место. Теперь и вы увидели то, что я сразу углядел.
— Да, — сказал Гельмгольц. — Поздно, слишком поздно. — Он осмотрелся, ища предлог, чтобы переменить тему, и увидел мальчишку лет пятнадцати, который медленно продвигался по проходу между столиками, протирая пол мокрой тряпкой, накрученной на щетку.
Ростом мальчишка был невелик, но мышцы у него на руках были крепкие, узловатые. Детство еще медлило у него на лице, но когда он остановился передохнуть, рука его машинально потянулась вверх, стараясь нащупать пробивающиеся усики и бачки. Работал он как робот, ритмично, механически, однако очень старался не забрызгать носки своих черных сапог.
— И что же я сделал, когда завладел холмом? — сказал Квинн. — Я его срыл начисто — и тут такое началось, будто кто то плотину прорвал. Вдруг всем приспичило строить магазины как раз на месте холма.
— Угу, — сказал Гельмгольц. Он ласково улыбнулся мальчишке. Тот смотрел на него без всякого выражения, как на пустое место.
— У каждого свое, — сказал Квинн. — У вас вот — музыка, а у меня — глаз. — И он ухмыльнулся: обоим было понятно, к кому денежки текут. — Думать надо крупно! — сказал Квинн. — Мечтать крупно! Вот где нужен глаз. Раскрывай глаза пошире, чем другие прочие.
— Послушайте, — сказал Гельмгольц. — Я этого мальчугана все время вижу в школе, а как его зовут, не знаю. Квинн язвительно захохотал.
— Билли пират? Рудольф Валентино? Неуловимый мститель? Флэш Гордон? — Он крикнул мальчишке: — Эй, Джим! Пойди ка сюда на минутку.
Гельмгольц с ужасом заметил, что глаза у мальчишки равнодушные и холодные, как у устрицы.
— Сынок сестриного мужа, от первой жены, — сказал Квинн. — Зовут его Джим Доннини, и он из южного Чикаго, геройский парень.
Пальцы Джима Доннини судорожно сжали ручку щетки.
— Здравствуй, — сказал Гельмгольц.
— Привет, — едва проронил Джим.
— Теперь вот живет у меня, — сказал Квинн. — Теперь это мое диеятко.
— Хочешь, я подвезу тебя в школу, Джим?
— А как же, обязательно подвезите, — сказал Квинн. — Посмотрим, что у вас получится. Со мной он разговаривать не желает.
Он повернулся к Джиму.
— Ступай, детка, умойся и побрейся. Джим зашагал прочь, как робот.
— А где же его родители?
— Мать умерла. А его старик женился на моей сестре, потом ее бросил и оставил у нее на шее вот это сокровище. Но властям не понравилось, как она его воспитывает, и они принялись гонять его из приюта в приют. Потом они решили убрать его из Чикаго подальше, вот и сунули ко мне. — Он потряс головой. — Забавная штука, жизнь, Гельмгольц.
— Не очень забавная, — сказал Гельмгольц. Он отодвинул яичницу.
— Похоже, какая то новая порода людей нарождается, — задумчиво произнес Квинн. — У нас тут таких мальчишек сроду не видывали. Эти сапоги, куртка черная — и разговаривать не желает. С другими мальчишками водиться не желает. Учиться не желает. По моему, он и читать писать толком не выучился.
— А музыку он любит? Или рисование? Или животных? — спросил Гельмгольц.
— Может, он что нибудь коллекционирует?
— Знаете, что он любит? — сказал Квинн. — Он любит начищать свои сапоги — забьется куда нибудь и полирует эти самые сапоги. Ему только и надо забраться подальше от людей, комиксы по всей комнате разбросать, наводить блеск на сапоги и смотреть телевизор — это для него сущий рай. — Он угрюмо усмехнулся. — И коллекция у него была, это точно. Я ее отобрал и выбросил в реку.
— В реку выбросили? — повторил Гельмгольц.
— Ага, — сказал Квинн. — Восемь ножей, там такие были — длиной с вашу ладонь. Гельмгольц побледнел.
— О о… — у него по спине поползли мурашки. — Для линкольнской школы это новая проблема. Я даже не знаю, как к ней подступиться. — Он собрал рассыпанную соль в аккуратную маленькую кучку. — Хорошо было бы вот так же собрать разбежавшиеся мысли. Но ведь это своего рода болезнь? Так и надо считать, что это болезнь?
— Болезнь? — сказал Квинн. Он ударил ладонью по столу. — Скажите, пожалуйста! — Он постучал по своей груди. — Доктор Квинн уж подыщет ему подходящее лекарство от этой болезни, будьте покойны!
— А какое? — спросил Гельмгольц.
— Пора кончать разговорчики про бедного больного крошку, — мрачно сказал Квинн. — Наслушался он этого от своих попечителей, да и на разных там судах для несовершеннолетних и еще Бог знает где. С тех пор он и стал просто напросто негодным паразитом. Я ему хвост накручу, я с него до тех пор не слезу, пока он не выправится или не засядет за решетку пожизненно. Другого выхода нету.
— Так, так… — сказал Гельмгольц.
— Любишь слушать музыку? — приветливо спросил Гельмгольц у Джима, когда они ехали в школу на машине Гельмгольца.
Джим ничего не сказал. Он поглаживал усики и бачки, не тронутые бритвой.
— Ты любишь отбивать такт пальцами или притопывать ногой под музыку? — спросил Гельмгольц. Он заметил, что на сапогах Джима красовались цепочки, которые были совершенно ни к чему — зато позвякивали, когда он двигался.
Джим вздохнул, чтобы показать, как ему все опротивело.
— А насвистывать любишь? — сказал Гельмгольц. — Когда притопываешь или насвистываешь, ты как бы подбираешь ключи к двери в совершенно новый мир — и этот мир фантастически прекрасен.
Джим испустил приглушенный вопль диких команчей.
— Вот вот! — обрадовался Гельмгольц. — Ты продемонстрировал основной принцип игры на медных духовых инструментах. Ведь чтобы извлечь из них дивные звуки, нужно сначала добиться такой вот вибрации на губах.
Пружины сиденья в старом автомобиле Гельмгольца скрипнули, когда Джим зашевелился. Гельмгольц счел это признаком заинтересованности и повернулся к нему с дружеской улыбкой. Но оказалось, что Джим просто старается выудить сигареты из внутреннего кармана своей облегающей кожаной куртки.
Гельмгольц так огорчился, что больше не мог ни слова вымолвить. Только под самый конец, уже заворачивая на стоянку для учительских машин, он наконец нашел подходящие слова.
— Бывает, — сказал Гельмгольц, — я чувствую себя таким заброшенным и так мне все надоест, что, кажется, сил никаких нет это терпеть. Так и подмывает выкинуть какой нибудь дурацкий фокус всем назло — даже если мне самому потом хуже будет.
Джим мастерски выпустил колечко дыма.
— Но откуда ни возьмись!.. — сказал Гельмгольц. — Но откуда ни возьмись, Джим, приходит мысль, что у меня есть хотя бы один крохотный уголок вселенной, который я могу сделать таким, как хочу, — точь в точь таким! Я могу сбежать туда и упиваться торжеством, я как будто вновь родился и все на свете прекрасно.
— Да вы счастливчик, — сказал Джим. Он широко зевнул.
— Верно, так оно и есть, — сказал Гельмгольц. — Мой уголок вселенной — воздух над моим оркестром. Я могу наполнить его музыкой. У нашего зоолога, мистера Билера, есть бабочки. Мистер Троттмен, физик, заворожен своими маятниками и камертонами. Добиться того, чтобы у каждого человека был такой уголок, — пожалуй, самое главное для нас, учителей. Я…
Дверца машины открылась, хлопнула, и Джима как не бывало. Гельмгольц наступил на сигарету Джима и затолкал ее поглубже в гравий, которым была засыпана стоянка.
Первое занятие Гельмгольца в это утро начиналось в группе С — здесь новички барабанили, пиликали и дудели кто во что горазд, и им предстоял еще долгий долгий путь через группу В в группу А, в оркестр Линкольнской высшей школы — лучший оркестр в мире.
Гельмгольц взошел на пульт и поднял дирижерскую палочку.
— Вы играете лучше, чем вам кажется, — сказал он. — И раз, и два, и три.
Палочка порхнула вверх. И группа С ринулась в погоню за Прекрасным — рванула с места, как заржавленный паровоз, у которого поршни застревают, трубы забиты, клапаны протекают, в подшипниках засохла смазка.
Но к концу урока Гельмгольц по прежнему улыбался, потому что в душе слышал эту музыку так, как ей предстоит прозвучать в один прекрасный день. Горло у него саднило, он весь урок подпевал оркестру. Он вышел в коридор напиться.
Склонившись к фонтанчику, он услышал звяканье цепочек. Он поднял глаза на Джима Доннини. Толпа учеников ручейками выливалась из дверей классов, иногда эти ручейки закручивались веселыми водоворотами, потом снова стремились дальше. Джим был совершенно один. Если он и останавливался, то не для дружеского слова — нет, он обмахивал носки своих сапог о собственные брюки. Он как будто играл шпиона в мелодраме — все он видит, все ненавидит и ждет не дождется того дня, когда все полетит в тартарары.
— Здорово, Джим, — сказал Гельмгольц. — А я как раз думал о тебе. У нас после уроков собирается великое множество всяких клубов и кружков. Там всегда можно познакомиться с новыми людьми.
Джим смерил Гельмгольца с ног до головы пристальным взглядом.
— А может, я не желаю знакомиться с новыми людьми? — сказал он. — Это вам в голову не пришло?
Уходя, он старался печатать шаг, чтобы цепочки звенели погромче.
Когда Гельмгольц вернулся к своему пульту, он нашел записку с приглашением на экстренное собрание в учительской. На собрании говорили о случае дикого вандализма.
Кто то пробрался в школу и учинил разгром в кабинете мистера Крейна, возглавлявшего английское отделение. Книги, дипломы, фотографии Англии, рукописи одиннадцати незаконченных романов — все сокровища бедняги, все было изорвано и растерзано, перепутано, испоганено, растоптано и залито чернилами.
Гельмгольц был потрясен. Он ушам своим не верил. Он даже думать не мог. Но смысл всего этого раскрылся ему только поздно ночью, когда он увидел сон. Во сне Гельмгольц увидел мальчишку с акульими зубами, с когтями, похожими на железные крючья. Это чудовище влезло в окно школы и спрыгнуло на пол музыкальной комнаты. Чудовище исполосовало когтями самый большой барабан во всем штате. Гельмгольц проснулся в поту. Оставалось только одно — он оделся и побежал в школу.
В два часа ночи Гельмгольц на глазах у ночного сторожа ласково гладил тугую кожу барабана в своей музыкальной комнате. Он поворачивал барабан то так, то этак и зажигал лампочку внутри — зажигал и гасил, зажигал и гасил. Барабан был цел и невредим. Ночной сторож ушел продолжать обход.
Его оркестр, его сокровище было в безопасности. С наслаждением, как скупец, пересчитывающий деньги, Гельмгольц касался всех других инструментов по очереди. Потом он начал чистить саксофоны. И, наводя на них блеск, он слышал рев огромных труб, он видел, как они вспыхивают на солнце, а впереди несут звездно полосатый флаг и знамя Линкольнской высшей школы.
— Ям пам, тиддл тиддл, ям пам, тиддл тиддл! — блаженно напевал Гельмгольц. — Ям пам пам, ра а а а а, ямпам, ям пам, бум!
Когда он умолк на минуту, выбирая следующую пьесу для своего воображаемого оркестра, ему послышалась приглушенная возня в химической лаборатории по соседству. Гельмгольц прокрался по коридору, рывком открыл дверь лаборатории и включил свет. Джим Доннини держал в каждой руке по бутылке с кислотой. Он заливал кислотой периодическую систему элементов, доски, исписанные формулами, бюст Лавуазье. Более гнусной сцены Гельмгольц не мог вообразить.
Джим усмехнулся, но за этой бравадой таился страх.
— Уходи, — сказал Гельмгольц.
— А вы что будете делать?
— Буду убирать. Спасу все, что можно, — как во сне проговорил Гельмгольц. Он поднял с пола кусок серой ваты и начал вытирать кислоту.
— Полицию позовете? — спросил Джим.
— Я… не знаю, — сказал Гельмгольц. — Не могу ничего придумать. Если бы я увидел, что ты ломаешь барабан, наверное, я бы убил тебя на месте. Но все равно никогда не постиг бы того, что ты натворил — и что ты при этом ду— мал.
— Давно пора перевернуть эту лавочку вверх дном, — сказал Джим.
— Вот как? — сказал Гельмгольц. — Должно быть, это правда, раз наш ученик решил ее уничтожить.
— А что в ней хорошего?
— Хорошего мало, как видно, — сказал Гельмгольц. — Но это самое лучшее, что людям удалось до сих пор сделать.
Он чувствовал себя беспомощным, словно говорил сам с собой. У него всегда было в запасе множество маленьких уловок, он умел добиться, чтобы мальчишки вели себя как мужчины — умел использовать мальчишеские страхи, и мечты, и любовь. Но вот перед ним мальчишка, не знающий ни страха, ни мечты, ни любви.
— Если бы ты разгромил все школы, — сказал Гельмгольц, — наша последняя надежда погибла бы.
— Какая надежда? — сказал Джим.
— Надежда, что все на свете будут радоваться жизни, — сказал Гельмгольц. — Даже ты.
— Вот смех, — сказал Джим. — Мне то в этой дыре ничего хорошего не доставалось — одна морока. Вы что собираетесь делать?
— Ты считаешь, что мне надо что то делать?
— А мне наплевать, что вы мне сделаете, — сказал Джим.
— Знаю, — сказал Гельмгольц. — Это я знаю.
Он повел Джима в свой крохотный кабинетик позади музыкальной комнаты. Набрал домашний телефон директора. Он оцепенело ждал, пока звонок поднимет старика с постели.
Джим обмахнул свои сапоги тряпочкой.
Гельмгольц внезапно бросил трубку, не дожидаясь ответа директора.
— А есть хоть что нибудь, на что тебе не наплевать, или ты любишь только бить, калечить, ломать, терзать, колотить, молотить? — крикнул он. — Хоть что нибудь? Что нибудь, кроме этих вот сапог?
— Валяйте! Звоните куда хотели, — сказал Джим. Гельмгольц открыл шкафчик и вынул оттуда трубу. Он сунул трубу в руки Джиму.
— Вот! — сказал он, задыхаясь от волнения. — Вот мое сокровище. Это самая драгоценная моя вещь. Отдаю ее тебе на растерзание. Я тебя и пальцем не трону. Ломай и радуйся, глядя, как разбивается мое сердце.
Джим как то странно посмотрел на него. И положил трубу на стол.
— Ломай! — сказал Гельмгольц. — Раз уж мир обошелся с тобой так подло, он заслуживает, чтобы эта труба погибла!
— Я… — сказал Джим. Гельмгольц внезапно схватил его за пояс, дал ему подножку и повалил на пол.
Он стянул с Джима сапоги и швырнул их в угол.
— Вот тебе! — свирепо сказал Гельмгольц. Он рывком поставил мальчишку на ноги и снова сунул ему трубу.
Джим Доннини стоял босиком. Носки остались в сапогах. Мальчик взглянул вниз. Его ноги, которые раньше казались толстыми черными дубинками, теперь были тощие, как цыплячьи крылышки — костлявые, синеватые, недомытые.
Мальчишку передернуло, потом его стала бить дрожь, И эта дрожь, казалось, что то постепенно вытряхивала из него, пока, наконец, мальчишка не рассыпался окончательно. Его больше не было. Свесив голову, Джим словно ждал только одного — смерти.
Гельмгольца захлестнуло раскаяние. Он облапил мальчишку и прижал к себе.
— Джим! Джим! Послушай же, мой мальчик!
Джим перестал дрожать.
— Ты знаешь, что ты держишь в руках — что это за труба? — сказал Гельмгольц. — Ты знаешь, что это особенная труба?
Джим только вздохнул.
— Она принадлежала Джону Филиппу Сузе! — сказал Гельмгольц. Он тихонько раскачивал и потряхивал Джима, чтобы вернуть его к жизни. — Я ее меняю, Джим, на твои сапоги. Она твоя! Труба Джона Филиппа Сузы теперь твоя! Она стоит сотни долларов, Джим, — тысячи!
Джим прижался головой к груди Гельмгольца.
— Она лучше твоих сапог, Джим, — сказал Гельмгольц. — Ты можешь научиться играть на ней. Теперь ты не простой человек, Джим. Ты — мальчик с трубой Джона Филиппа Сузы!
Гельмгольц потихоньку отпустил Джима, боясь, что тот свалится. Джим не падал. Он стоял сам. Труба все еще была у него в руках.
— Я отвезу тебя домой, Джим, — сказал Гельмгольц. — Веди себя хорошо, и я о сегодняшнем ни слова не пророню. Чисти свою трубу и старайся стать лучше.
— Можно сапоги надеть? — невнятно пробормотал Джим.
— Нет, — сказал Гельмгольц. — Мне кажется, они тебе только мешают.
Гельмгольц отвез Джима домой. Он открыл все окна в машине, и воздух, как ему казалось, немного оживил мальчишку. Гельмгольц выпустил его возле ресторана Квинна. Мягкий топот босых ступней Джима по асфальту отдавался эхом на безлюдной улице. Он влез в окно и пробрался в комнату за кухней, где всегда ночевал. И все стало тихо.
На другое утро лязгающие, громыхающие, грязные машины осуществляли прекрасную мечту Берта Квинна. Они заравнивали то место позади ресторана, где раньше был холм. Они выглаживали его ровнее, чем бильярдный стол.
Гельмгольц снова сидел за столиком. И Квинн опять подсел к нему. И Джим опять мыл пол. Джим не поднимал глаз, он не хотел замечать Гельмгольца. И он совершенно не обращал внимание на мыльную воду, которая накатывалась прибоем на его маленькие узкие коричневые полуботинки.
— Два дня подряд не завтракаете дома? — сказал Квинн. — Что нибудь случилось?
— Жена еще не вернулась, — сказал Гельмгольц.
— Пока кошки нет… — сказал Квинн. Он подмигнул.
— Пока кошки нет, — сказал Гельмгольц, — эта мышка уже стосковалась по ней.
Квинн нагнулся через столик.
— Так вот почему вы вылезли из постели среди ночи, Гельмгольц? Соскучились? — Он мотнул головой в сторону Джима. — Парень! Ступай, принеси мистеру Гельмгольцу его рожок.
Джим поднял голову, и Гельмгольц увидел, что глаза у него опять похожи на глаза устриц. Он ушел за трубой, громко топая.
Теперь Квинн уже не скрывал своей злобы и возмущения.
— Вы забираете у него сапоги и даете ему рожок, а я, по вашему, так ничего и не замечу? — сказал он. — Я, по вашему, не стану его расспрашивать? Думаете, я не дознаюсь, что вы его изловили, когда он громил школу? Нет, преступник из вас вышел бы никудышный, Гельмгольц. Вы посеяли бы на месте преступления и свою палочку, и ноты, и удостоверение личности с фотокарточкой.
— А я не думал заметать следы. Просто я делаю то, что делаю. Я собирался сам все рассказать.
Квинн перебирал ногами, будто плясал, и ботинки у него попискивали, как мыши.
— Вот как? — сказал он. — Ну что ж, у меня для вас тоже есть кое какие новости.
— Какие? — спросил Гельмгольц, предчувствуя беду.
— С Джимом у меня все кончено. После вчерашней ночи у меня терпение лопнуло. Отправляю его обратно.
— Опять скитаться по приютам? — нетвердым голосом спросил Гельмгольц.
— А это уж как там знающие люди надумают обойтись с таким парнем. — Квинн откинулся на спинку стула, шумно выдохнул и с явным облегчением развалился поудобнее.
— Вы этого не сделаете, — сказал Гельмгольц.
— Очень даже сделаю, — сказал Квинн.
— Это его доконает, — сказал Гельмгольц. — Он не выдержит, если его еще хоть раз вот так вышвырнуть вон.
— Он же совершенно бесчувственный, — сказал Квинн. — Помочь я ему не могу, и пробрать не проберешь. Никто с ним не справится. Он непробиваемый.
— Просто на нем живого места нет, сплошной шрам, — сказал Гельмгольц.
«Сплошной шрам» вернулся и принес трубу. Не дрогнув, он положил ее на столик перед Гельмгольцем.
Гельмгольц заставил себя улыбнуться.
— Она твоя, Джим, — сказал он. — Я отдал ее тебе насовсем.
— Берите, пока не поздно, Гельмгольц, — сказал Квинн. — А то он ее променяет на ножик или пачку сигарет.
— Он еще не знает, что это за вещь, — сказал Гельмгольц. — Нужно время, чтобы это понять.
— А чего в ней хорошего? — спросил Квинн.
— Чего хорошего? — повторил Гельмгольц, не веря своим ушам. — Чего хорошего? — Он не постигал, как человек может смотреть на этот инструмент, не испытывая жаркого, ослепительного восторга. — Чего хорошего? — пробормотал он. — Это труба Джона Филиппа Сузы.
Квинн тупо заморгал.
— Это еще кто такой?
Руки Гельмгольца затрепетали на скатерти, как крылышки умирающей птицы.
— Кто такой Джон Филипп Суза? — сдавленно пискнул он. Больше он ничего не мог сказать. Слишком грандиозна эта тема, и не по силам усталому человеку приниматься за объяснения. Умирающая птица в последний раз вздрогнула и замерла.
После долгого молчания Гельмгольц взял в руки трубу. Он поцеловал холодный мундштук и пробежал пальцами по клапанам, грезя о блистательных руладах. Над раструбом инструмента Гельмгольц видел лицо Джима Доннини, словно плывущее в пространстве — и такое слепое, глухое, немое! Теперь Гельмгольцу открылась вся суетность человеческая и бренность всех человеческих сокровищ. Он то надеялся, что за трубу, величайшее свое сокровище, он выкупит живую душу Джима. Но труба ничего не стоила.
Гельмгольц точным неторопливым движением ударил трубу о край стола. Он перегнул ее о спинку стула. Он протянул искалеченный кусок металла Квинну.
— Вы ее разбили, — сказал потрясенный Квинн. — Зачем вы это сделали? Чего ради?
— Я — я сам не знаю, — сказал Гельмгольц.
Ужаснейшие, святотатственные слова клокотали в нем, как во чреве вулкана. И вот, сметая все преграды, они вырвались:
— На черта нужна такая жизнь! — сказал Гельмгольц. Лицо его сморщилось от усилий скрыть стыд и слезы.
Гельмгольц — этот холм, который умел ходить, как человек, рушился на глазах. Глаза Джима Доннини затопило жалостью и тревогой. Они ожили. Это были человеческие глаза. Гельмгольц сумел к нему пробиться! Квинн смотрел на Джима, и впервые на его угрюмом лице одинокого человека мелькнуло что то похожее на проблеск надежды.
Две недели спустя в Линкольнской высшей школе начался новый семестр.
В музыкальной комнате оркестранты группы С ждали своего дирижера — ждали, что сулит им их музыкальная судьба.
Гельмгольц взошел на пульт и постучал палочкой по пюпитру.
— «Голоса весны», — сказал он. — Все слышали? «Голоса весны».
Сразу зашелестели ноты, которые музыканты разворачивали на своих пюпитрах. Затем наступила настороженная тишина, и в этой тишине Гельмгольц отыскал взглядом Джима Доннини, сидевшего на самом последнем месте в самой слабой группе трубачей самого плохого оркестра в школе.
Его труба, труба Джона Филиппа Сузы, труба Джорджа М. Гельмгольца, была снова в полном порядке.
— Подумайте вот о чем, — сказал Гельмгольц. — Наша цель — сделать мир более прекрасным, чем он был до нас. Это сделать можно. И вы это сделаете.
У Джима Доннини вырвался негромкий возглас отчаяния. Он не предназначался для посторонних ушей, но этот горестный вопль услышали все.
— Как? — спросил Джим Доннини.
— Возлюби самого себя, — сказал Гельмгольц. — И пусть твой инструмент запоет об этом. И раз, и два, и три.
Теперь уже и самого Воннегута нет, и замечательной переводчицы и его близкого друга Риты Райт-Ковалевой, которая сделала такой прекрасный перевод... Ну что тут скажешь? Пожалуй, только... Такие дела.

---

Выпросила у препода по стилистике русского языка список литературы, которую мы будем изучать на 4-м курсе. (Ничего, что я всего лишь на 2-м, подготовиться не мешает). Там оказалось около 60 книг английских и американских классиков. Подборка меня, мягко говоря, удивила. Там такое есть, что я прям и не знаю как быть... Почему, например, мы будем читать "Заводной апельсин" Берджеса или "Робинзона Крузо", а моих обожаемых Воннегута и Оруэла там вообще нет??? Нет Оруэла! Представляете??? Я в шоке. Неужели можно представить литературный мир без его "1984"??? А Воннегут - да большего гуманиста вряд ли можно найти!
Но некоторые книги меня очень обрадовали. Например, мы будем проходить "Повелителя мух" (детская, конечно, но до чего же сильное впечатление оставляет), "Мерзкую плоть" Во (просто потрясающая книга, до сих пор чувство безнадежности вспоминаю, которое у меня возникло при чтении), "Над пропастью во ржи" (сколько буду читать - столько нового буду в этой книге находить), "Ярмарку тщеславия" (когда прочла все 870 страниц, хотелось, чтобы еще столько же продолжалось) и др. Не очень хочу перечитывать "Прощай, оружие" (скучновато, на мой вкус), зато жаль отсутствующей "Пролетая над гнездом кукушки"... В общем, сколько всего я еще и не читала, не находила времени, но теперь обязательно прочту.

@музыка: Green sleeves в исполнении находящегося явно не в голосе Рики Уилсона

@настроение: с надеждой смотрю в будущее

---

Всем, кому скучно и грустно

Надо готовиться к завтрашнему семинару, но куда там! Сижу и зачитываюсь подаренным на ДР Вудхаузом (благославен тот день, когда я его узнала). Как можно утомиться, его читая??? Нет, не зря его называют "визитной карточкой английского юмора". Так оно и есть. И если Саки (Гектор Хьюго Манро) больше славится своей острейшей сатирой, то Вудхауз просто отличный юморист.

"Снаружи ффинч-Холл принадлежал к тем угрюмым, зловещим старинным загородным усадьбам, которые строились словно для того лишь, чтобы в них творились кошмарные преступления. Даже за краткое пребывание в окрестностях дома Уилфред заметил по меньшей мере десяток мест, которым явно не хватало крестика, указывающего, где полиция обнаружила труп. Именно в таких домах перед смертью наследника над крыльцом зловеще каркает ворон, а по ночам из-за зарешеченных окон доносятся пронзительные вопли.
И внутри дом отличала та же мрачность. А что до штата слуг, то ужаснее и вообразить было трудно. Он состоял из престарелой кухарки, которая, склоняясь над своими котлами, смахивала на персонаж бродячей труппы, дающей "Макбета" в захолустных городках на севере страны, и еще из Мургатройда, дворецкого, дюжего угрюмого детины, у которого один глаз косил, а другой горел злобным огнем".

Не хотелось бы мне жить в таком домике

Представьте теперь банальную сцену: робкий юноша и милая девушка влюблены друг в друга, но у нее строгий отец и они, не смея открыться, встречаются тайно. Но в один относительно прекрасный день, молодого человека прорывает...

"- Моя дражайшая Джейн, - сказал Августин, - я долее не в силах сносить это утаивание. Я немедля пойду в дом и попрошу вашей руки у вашего отца.
Джейн побледнела и уцепилась за его локоть. У нее не было ни малейших сомнений, что, попытавшись привести в исполнение этот безумный план, получит он там не ее руку, а ногу ее отца".

"Еще несколько секунд - и она поглядит на него сквозь лорнет, а Англия усеяна сморщенными останками младших священников, на которых леди епископша поглядела сквозь свой лорнет. Он не раз видел, как они, удостоившись чести завтракать за епископским столом, съеживались, будто присыпанные солью слизни".

И в довершение несколько отдельных фраз, заслуживающих вашего внимания: "бетонный череп", "кремированная яичница" и "сморчок, похожий на вяленную треску в последней стадии туберкулеза".

@музыка: тема из "Дживса и Вустера"

@настроение: люблю Вудхауза

---

Парфюмер (история возникновения одной группы) Продолжение

Весь рассказ не влазил, так что вот окончание: На протяжение следующих трех недель ребята почти не встречались с Крисом, который теперь сводил с ума родителей нестерпимым гудением раздолбанного баса. Когда мать пригрозила сжечь «проклятую гитару», ему пришлось перебраться в гараж. Но усилия не прошли даром: уже к следующему уикенду Крис мог наигрывать несложные мелодии из собственной головы, успокаивая себя тем, что принцип он усвоил, а техника – дело времени. Однажды к нему заходил Доминик, они поболтали немного, выпили пива на кухне, потом он отвел друга в гараж и представил ему результаты своего труда. Дом был в отличном настроении, похлопал его по плечу и посоветовал продолжать в том же духе. А после его ухода Крис никак не мог отыскать медиатор. Вроде, положил где-то рядом с басом… странно. Но, так как другого у него не было, пришлось махнуть на него рукой и продолжать учиться, играя пальцами, что в будущем даже оказалось полезным. Мало того, что это просто красиво смотрелось, инструмент звучал более выразительно. Вследствие чего уже будучи известным музыкантом, Крис сознательно отказался от вспомогательных средств раз и навсегда.

***

Доминик же, придя домой от друга, открыл запертый на ключ нижний ящик комода и положил к уже имеющимся в нем предметам маленький именной медиатор. Оглядев свою коллекцию, Дом умиленно вздохнул, достал украденную года два назад у все того же Криса барабанную палочку, снова запер комод и повалился на кровать, прижимая к груди заветный предмет. Через 15 минут он спал счастливым сном, видя во сне свою клептоманскую коллекцию и предметы из домов друзей, которые ему так страстно хотелось присвоить. Стыдно ему не было ни капельки.

***

Зато Мэттью не спалось. Он бродил по дому бледной тенью, ходил во сне и выл на луну. Запущенные ногти, при почесывании пробивающейся щетины, сковыривали прыщики, прибавляя к мучениям душевным мучения физические. Запах дезодоранта “AXE” был стойким, но за 1,5 недели и он почти выдохся. Мэттью перестал мыться, но это не помогло. От него ушла подружка, девушки перестали драться за него, а потом и вообще обращать на него внимание. Парень впал в депрессию, и упавшая на глаза челка подчеркивала мировую скорбь в глазах несчастного. В эти дни он написал самые душераздирающие песни, которые затем попадут на первый альбом группы, название которой ему подсказал ангел, а девушки всего мира будут плакать над ними и гадать, что же так гложет этого худощавого мальчика.

Так прошло 3 недели.

***

Доминик сидел на кровати Мэттью и в задумчивости сосал порезанный о страницу PLAYBOY палец. Развратный журнал, раскрытый на N-ной странице, лежал рядом с любовно разглаженными листочками, являя миру чьи-то до дыр засмотренные прелести.
За окном смеркалось. От последних лучей заходящего солнца в комнате ложились длинные тени. Свет включать никто не собирался. Треснутое зеркало, гробовое молчание, царапанье веток об окно – всего этого Доминик не замечал. Его что-то смутно тревожило. Но что? Этого он понять не мог. Может быть это палец? Но… нет, не то. Может быть, девушка из журнала? Нет… Может быть, съеденный на обед салат с кальмарами и запитый молоком, а потом пивом? Нет! Чувство смутной тревоги не проходило. Он перебирал в голове все возможные варианты, и ничто не помогало. Рискуя высосать из тела всю кровь, Доминик уныло и задумчиво продолжал держать палец во рту.
По стене скользнула тень Фредди Крюгера, оставив на обоях глубокие борозды от длинных ногтей. Доминик достал палец изо рта и положил руки на колени, не сводя пустых глаз с точки на ковре. Он думал. Тень завыла голосом Мэттью Бэллами.
- Что это??????!!!! – от страха вошедший Крис подпрыгнул и прямо с порога телепартировался в ме-сто, показавшееся в тот момент максимально безопасным. Место так ушло в раздумья, что даже не сразу почувствовало тяжесть на коленях. А когда его привела в чувство ритмичная зубная дробь в районе чуть повыше левого уха, он с удивлением воззрился на бледного, что девственный снег на вершине Эвереста, начинающего басиста.
- Крис, ты че?
- А… а-а… вв-вассс-сс исс-ст д-д-д-ас? – Указал сидящий на коленях, которые все вытерпят, на тень, маячившую на стене и издающую нечленораздельные звуки, отдаленно напоминающие рыдания.
- А, это! – протянул Доминик, гладя себя по бедру. – Ну… да. - Тут он снова погрузился в раздумья, в то время пока рука все продолжала чисто механически ходить взад-вперед по штанине и вдруг… наткну-лась на что-то продолговатое. Тут она замерла, а Доминик просветлел взглядом. Рывком сев на кровати, и уронив при этом товарища, он запустил руку в карман и достал оттуда уже знакомую нам баночку черного цвета.
- Эврика! Мэтт, ты не это ищешь?
Тень, застрявшая на стене и в стене (ногти попали в щель за шкафом), обратила унылый одичалый взор в сторону головы на тонкой шее, рванула с силой руку и, переломав все ногти, понеслась к волшебному предмету. При приближении этого мохнатого хихикающего существа Крис спрятался под кровать и начал молиться, зажав в руках машинально прихваченный номер PLAYBOY. Доминик, чуя, что конец уж близок, метнул дезодорант в искрящего глазами монстра и нырнул под предмет мебели, следуя примеру новоявленного басиста.
- Моя прелесть! – доносилось до них сверху что-то хихикающее и корябающее своим уникальным фальцетом.
- Я как раз вчера Стивена Кинга читать закончил, - шептал Крис, от слез которого левая грудь краса-вицы из журнала намокла и выпукливалась из страницы. – Не думал, что есть что-то страшнее ланголье-ров.
- Тихо! – Зажал ему рот рукой Дом. – Это Мэттью.
- ??????? – Вылупились на него в подкроватном сумраке два глаза.
- У него укра… Он так переживает из-за потери любимой вещи. – Пояснила голова на тонкой шее. А про себя подумала: «И че он так над дезом трясется?»
- Может, это, посмотрим, как он там? – Недоверчиво покосился на него верзила с короткими кудря-выми волосами.
- Не, давай еще подождем. А ты постригся что ли? – Дом потрогал голову друга. – Кудрявый как ба-ран.
- Сам баран! – Толкнул его в бок указательный палец. – Я пошел.
Аккуратно высунув голову из-под кровати, Крис увидел, что в комнате никого нет, а из ванной доно-сился шум воды. Поманив товарища уже упомянутым пальцем, он подошел к стене, нашарил выключатель и комнату озарил тусклый свет.
- Че так темно? – Доминик огляделся, прищурившись.
- А так? – Спросил Крис, протирая с лампочки вековую пыль платком, с которым он никогда не рас-ставался.
- Ну, вот, теперь все почти как в старые добрые времена. – Немного расслабился Дом, вставая на колени и бережно доставая из-под кровати драгоценный журнал. – Где же я остановился? Ты все страницы перепутал!
- Парень, ты как? – с сочувствием обратился к возникшему на пороге Мэттью Крис. Лицо в родинках тряхнуло аккуратно растрепанной шевелюрой, пригладило взъерошенную бровь мизинцем, потрогало гладко выбритый подбородок, разгладило на новой шелковой рубашке воображаемые складки и, оболь-стительно улыбнувшись, произнесло.
- Теперь все в полном порядке! Привет! Принес бас?
Верзила помахал извлеченным из футляра инструментом. Мэттью обратил внимание на съеживше-гося под его взглядом птенца птеродактиля, с выпученными глазами изучающего популярное глянцевое издание. Он давно заметил, что после дружеских визитов Доминика из дома пропадают разные мелкие вещи, но был поражен тем, что друг покушался на святое.
- До-ом! А откуда ты его взял?
Объяснять кого это «его» Доминику было не надо. Он сразу понял, что его раскусили. Но не попробовать выкрутиться даже в такой компрометирующей ситуации было не в его духе.
- Да, валялся под кроватью! – Неуверенно, но как всегда бодро вырвалось у него. Мэттью иронично покачал головой.
- А, ну тогда ладно. – Он примирительно улыбнулся, чтобы усыпить бдительность врага номер один, а мысленно поставил себе пунктом особого назначения отомстить коварному другу. – Пойдемте репетировать.
- Куда?
- К тебе! – Ехидно парировало лицо в родинках. –Не потащишь же ты ко мне свои барабаны!
- Что верно, то верно, чувачок! Погнали!
И ничего не подозревающий о зловещих планах товарища Доминик весело соскочил с кровати. – А можно журнал домой прихватить? Я этот номер еще не читал.
- Ты еще его ЧИТАЕШЬ? – Удивленно поднял брови Крис.
- Ну конечно! – Уставился на него как на ненормального Дом. – Это, - Воскликнул он, высоко над го-ловой поднимая журнал. – Высокоинтеллектуальная литература, можно даже сказать – классика, выра-женная формализационным методом, путем отображения явления или предмета в знаковой форме, в данный момент, фотографией!
- Кончай, малец, а! – Сгреб его в охапку Крис и поволок к двери. – Ты сколько дней это слово учил? Формализация! Ну надо же! Мэтт, пошли.
Мэттью положил дезодорант в новый тайник, поправил перед зеркалом воротник рубашки, выключил свет, и самодовольно ухмыляясь, отправился следом за вырывающейся из объятий верзилы головой на тонкой шее.

***

На первых репетициях Крис довольно сильно путался в струнах, чем несколько расстраивал терпеливого Мэттью и доводил прямо-таки до бешенства импульсивного Доминика, который то и дело порывался показать, «как играть надо», но, получив однажды в ответ «будешь лезть с советами – сам играть будешь», немедленно спрятался за свою любимую установку, прихватив попутно комплект запасных струн Криса. Заметивший это Мэттью, не стал делиться наблюдениями с начинающим басистом, чтобы не спугнуть жертву страшной мести, флегматично жующую жвачку и ритмично подергивающую головой в такт метроному. Жертва, между тем, ничего не подозревая, с завидной регулярностью приводила на репетиции все новых и новых девушек весьма фривольного поведения, которые висели на нем как виноградные гроздья и своим хихиканьем смущали и отвлекали Криса, начинающего при них путаться еще сильнее. В конце концов, последний не выдержал и, после ухода веселушек, с ультиматумом направился к ударной установке.
- Дом, ты бы не мог приводить их хотя бы реже, или встречаться за пределами репетиционной базы?
- Че я могу поделать? – Встретил его нагловатый самодовольный взгляд. – Они липнут ко мне. Самому уже надоело. Но они любят всяких крутых ребят.
- Ой, блин! Я тя умоляю! – Крис перешел чуть ли не на фальцет. – Не смеши меня. Это ты себя что ли крутым считаешь?
- А че, нет? – Напрягся Доминик, но потом, стукнув по тарелке, добавил. – Завидуешь что ли?
- Да ну тебя! – Отмахнулся Крис, направляясь к Мэттью. Все в округе прекрасно знали, что он уже давно дружит, и очень тесно, с одной и той же девушкой. Парнем он был на редкость разборчивым. Доминик посмотрел ему вслед, пожал плечами и вернулся к своей дорогой установке.
- Что, опять то же самое? – С улыбкой поинтересовался Мэттью, сидящий на полу и настраивающий гитару, снизу вверх.
- Он меня реально достал. – Крис присел на стоящий рядом усилитель и, открыв бутылку с минералкой, сделал глоток, кивнув в сторону ушедшего в себя ударника. – Иногда кажется, такой парень классный, и толк от него есть. Но иногда прибить хочется. Может, ты с ним поговоришь? А то подхватит себе какую-нибудь венерическую болячку и будет ныть целыми днями. Я, конечно, не против, но это опять будет меня отвлекать.
Мэттью тихо засмеялся.
- Вообще-то, есть кое-что, что я мог бы сделать. – Он хитро подмигнул басисту, с тоской перебирающему струны. – Но, боюсь, от моих действий вою будет еще больше.
- Сделай уже хоть что-нибудь, хоть позлорадствуем. – Крис оторвался от инструмента и с улыбкой посмотрел на друга.
- Ладно. – Мэттью отложил гитару, встал и отряхнул брюки. – Попробую.

***

Начиная со следующего дня Доминик никак не мог понять, почему все его подружки через 5 минут после знакомства с его двумя приятелями оказываются на коленях у Мэттью и совершенно забывают о нем, собственно, о самом. Что он ни делал, что ни говорил, как ни возмущался, ситуация оставалась прежней. А однажды, когда он на всякий случай привел двух девушек сразу, они чуть не подрались за право сидеть рядом с Мэттом. Только после того, как последний пересел с усилителя на старую кушетку, а барышни расположились от него по бокам, волнение и назревающий конфликт были улажены.
Наблюдающий со стороны Крис никак не мог взять в толк, как это у Мэтта так получается. Но, глядя на исходящего зеленой слюной ударника, хихикал в кулачок и помалкивал, набирая обороты в собствен-ных делах.
Сам же Мэттью упивался местью и, хотя далеко не все девушки производили на него впечатление, он не упускал шанса подразнить друга-клептомана. Что дало свои результаты: однажды Доминик не пришел на репетицию.
- Ничего не понимаю! – Мэтт подбирал необычную последовательность аккордов, наклоняя к гитаре левое ухо. – Уже почти час играем, а Дома еще нет.
- Расслабься и получай удовольствие, - С улыбкой ответил Крис, подкручивая струны. – Я ему звонил еще вчера днем, он сказал, что пойдет на свидание и может опоздать.
Мэттью недоверчиво посмотрел на друга. Такого эффекта он не ожидал. Кончики пальцев приятно защипало, а в животе защикотало. «Ну и ну» - пронеслось у него в голове. После чего он, улыбнувшись про себя, вновь склонился над гитарой.
- Слышь, Крис. А вроде получается что-то, а?
- Да… прикольно. – Басист включил магнитофон на запись и положил микрофон ближе к гитаристу. – Из последних, что ты сочинил, эта мелодия нравится мне больше всего.
- Слушай, - добавил он, когда Мэттью закончил свою импровизацию и нажал на магнитофоне кнопку выключения. – А как ты это делаешь? Ну, я имею в виду девушек. Ты с ними договариваешься что ли?
- Не-ет, - хитро улыбнувшись, протянуло лицо в родинках, прижимая гитару к телу и скрещивая на ней худые руки. Крис непонимающе смотрел на него. – Вообще-то это секрет. Я не хотел бы, чтобы кто-то о нем знал.
- Ты ж не думаешь, что я тебе соперник! – Басист всплеснул руками и закатил глаза для усиления драматического эффекта.
Мэттью пристально на него посмотрел, вспомнил милую девушку с приятным характером, с которой Крис не расставался последние три года, подумал, не будет ли это решение ошибкой и…
- Ладно, слушай. – Сдался он. – Только никому об этом, понял? Ни душе!
Верзила с кудрями поднял руки как бы говоря «можешь во мне не сомневаться».
- В общем, это все дезодорант. Весь эффект от него. – Заметив недоверчивый взгляд товарища, Мэттью поморщился и уклончиво пояснил. – Ну, в общем, есть один такой. Девчонки от этого запаха с ума сходят.
Крис смотрел на друга, не зная, что и сказать.
- Ну да, - наконец нашелся он. – Еще скажи, что ты его у Санта-Клауса на Новый Год заказал.
- Не у Санты. Я тебе итак слишком много сказал. Откуда он у меня, не твое дело. – Ответил Мэтт, тщательно подбирая слова и запихивая подальше в «черные дыры» своего сознания истинную историю появления у него «волшебного зелья».
- Мэтт, - Крис встал и, посмотрев на лицо в родинках с высоты своего роста, произнес. – Ты меня за идиота что ли принимаешь? Так трудно сказать? Придумал бы что-то поинтереснее. Если не знаешь, что сказать, лучше бы просто молчал. – И он, резко развернувшись спиной к тянущимся за ним худым рукам, быстрым шагом направился к выходу.
- Стой!!! – на пределе вокальных возможностей взвыл Мэттью, рискующий потерять последнюю близкую душу. Со стены упала фотография, где-то в соседнем доме треснули стекла, Крис же просто ока-менел у входа. – Стой! – еще раз, но уже тише попросил обладатель зверского фальцета. – Ты мне не ве-ришь?
Крис, нашедший в себе силы только на качок головой, воспользовался им, активно помотав упомянутой частью тела из стороны в сторону, даже не повернувшись. Воспользовавшись его заминкой, Мэттью кинул гитару на софу, подбежал к начинающему басисту и, вереща что-то про доказательства, потащил его за собой.

***

Спустя полчаса торопливой ходьбы, товарищи подошли к дому Мэттью. Он дрожащими руками за-шарил по карманам рубашки и брюк, откопал в них связку ключей весом килограмм в 5, отпер дверь, втя-нул за собой вяло сопротивляющегося верзилу, затащил его на второй этаж, и, усадив на кровать в своей комнате, дал наставления.
- Щас я тебе все покажу. – Скидывая одежду на ходу, он побежал в ванную. Пока тощий друг наводил марафет, Крис прилег на кровать и стал разглядывать окружающую его обстановку.
Он бывал в этой комнате десятки раз, и, признаться, не был готов увидеть что-то новое. Оглядев по-толок, окно и стол по одну сторону кровати, Крис не нашел ничего интересного. Переворачиваясь на дру-гой бок, он наткнулся на лежащую здесь же гитару, почесал место, в которое впился гриф, и присел, вгля-дываясь в названия книг, стоящих на полках. Какие-то бумажки, сложенные между томами сочинений Кафки и Шопенгауэра, привлекли его внимание. Достав их, парень просто офигел: это были фотографии девушек! Огромное количество фотографий с дарственными надписями сзади и номерами телефонов, причем среди них не было ни одной фотографии девушки самого Мэттью! Крис с недоверием оглянулся на дверь ванной, откуда шел звук льющейся воды, потом на фотографии, потом снова на дверь. «Может, Мэтт, сказал правду?» - пронеслось у него в голове. Ведь, с одной стороны, еще год назад на него не обращала внимания ни одна девушка. А при попытке познакомиться, он получал одни отказы. А теперь вдруг… «Но, с другой стороны, это так невероятно» - путались мысли. Крис перебирал фотографии: это Кристин из параллельной группы химиков-биологов, это Мишель из соседнего дома, это – он не поверил своим глазам – подружка Домининка! А вот еще одна! А это – его двоюродная сестра, приезжавшая к нему два месяца назад из Манчестера!
- Боже! – схватился Крис за голову. – Но как такое возможно?
- Эй, что ты там делаешь? – вывел его из ступора сердитый голос из-за спины. Крис повернулся – на него, стоя в дверях ванной в одном халате и нахмурившись, смотрело лицо в родинках.

***

Вернувшийся вечером с весьма и весьма удачного свидания Доминик, уставший, но довольный по всем параметрам, с удивлением обнаружил в гараже брошенные наспех инструменты, разбитую фотографию в рамке, валяющуюся рядом с его установкой, и абсолютную тишину. Встревожившись не на шутку, он попробовал дозвониться до друзей, но на звонок никто не ответил. Тогда он схватил кожаную куртку и ломанулся к Мэттью, даже не закрыв репетиционную на замок.

***

В это время красный от гнева Крис вытирал Мэттом пол.
- Что ты, подлец, делал с моей кузиной?
- Да ничего я с ней не делал! – пытался вырваться уже порядком запылившийся гитарист. – Я же тебе уже сказал про дезодорант!
- Начхал я на твой дезодорант! Что ты с ней делал? – Орал на него Крис, подняв его над землей на полметра и тыча в лицо фотографию симпатичной шатенки, на вид лет 18-ти, одетую в бюстгальтер и ко-роткую юбочку.
- Да ничего! Я же уже сказал! – тут мощная рука открыла окно, и прижатого к нему Мэтта полоснуло веткой дерева, растущего тут же. Халат уже давно развязался, поэтому ветка царапнула голую кожу. - От-пусти меня, траглодит!
- Ничего? – Ревел Крис белугой. – А почему на ней из одежды почти ничего? Отвечай, гоблин!
Мэттью ничего не оставалось, как воспользоваться единственным орудием насилия, которое было доступно ему в этот момент.
Очередной вопль, который не способна издать ни одна оперная певица по классу меццо-сопрано, разорвал вечернюю благодать маленького провинциального городка. В соседнем доме, выставленном на продажу, вылетели треснутые пару часов назад стекла. Все собаки в радиусе пяти километров забрались в свои конуры. А набожная старушка, живущая через три дома, в спешном порядке перекрестилась и засобиралась в церковь.
Выпав из рук, зажавших уши в такой спешке, что чуть было не оторвавших голову, Мэттью отполз в дальний угол комнаты, а потом, собравшись духом, снова кинулся в ванную и заперся изнутри. Минут че-рез 10, когда он уже успел ополоснуться под душем, в дверь постучали.
- Мэтт, я тебе все прощу, только не кричи больше так, пожалуйста. – Измученный голос Криса. По-следнее слово было произнесено чуть ли не со слезами.
- Ты, это, не трогай меня тогда, ладно? – стуча зубами донеслось из ванной. Крис покачал головой. Потом, подумав, что его молчание могли неправильно истолковать, подтвердил свой кивок словами.
- Не трону, только скажи, что с сестренкой сделал.
- Ты думаешь, я их сам фотографирую? – Показался в дверной щелке один осторожный голубой глаз. – Они сами мне свои фоты дарят, о чем я еще ни одну не просил. А сестра твоя, - Вышел он из ванной, почувствовав, что его слова дали успокаивающий эффект. – Вообще… Короче, извини, она, конечно, симпатичная, но не в моем вкусе. Я ее и пальцем не тронул.
Крис молча опустился на стул перед столом.
- Ладно. Верю. Но зачем ты меня сюда привел?
Мэттью закрыл дверь ванной, выключил свет, и, улыбнувшись, объяснил.
- Я вымылся досконально, чтобы от меня ничем не пахло. Теперь мы с тобой пойдем на улицу. Ты понял? – посмотрел он на согбенную фигуру в сгущающемся сумраке комнаты.
- Ты хочешь сказать, - подняла фигура на него глаза. – Что мы проведем эксперимент, и ты мне докажешь действие твоего расчудесного дезодоранта?
- Вот именно! – Мэттью даже подпрыгнул. – Это самое мы с тобой сейчас и сделаем.
Крис развел руками.
- Ну, раз ты настаиваешь.
Лицо в родинках, порывшись в шкафу и найдя новую, нераспечатанную, с ярлычками рубашку, засуетилось у зеркала. Закончив все приготовления, оно достало из тайника небольшой черный баллончик с надписью “AXE” и положило его в карман. Крис, заинтересовавшись, наблюдал за всеми приготовлениями. Когда Мэттью был полностью одет, он повернулся к басисту и спросил.
- От меня чем-нибудь пахнет?
- Отстань! Еще я тебя не нюхал! – возмутился друг.
- Ладно, - засмеявшись ответил гитарист. – Пошли уже.
- А куда мы пойдем?
- В бар Грегори «Треска, танцующая чечетку».
Приятели выступили в дорогу под надвигающимся на город дождем.

***

- Миссис Бэллами! – Доминик дышал как загнанный лось в период гона. Ему даже пришлось накло-ниться и опереться руками о колени, потому что он никак не мог успокоить дыхание.
- Мальчик мой, что случилось? – Мама Мэттью сама перепугалась, такое лицо было у друга ее сына.
- Уф-ф… - Выдохнул белобрысый паренек. – Миссис Бэллами, а Мэтт дома?
- Нет, я встретила его и Криса, когда возвращалась домой. Они сказали, что вернутся поздно. А что?
- А вы не знаете, куда они пошли? – Дом воспрял духом, узнав, что с друзьями ничего не случилось.
- Нет, я не спрашивала. Доминик, может, войдешь? – Миссис Бэллами отошла от двери, приглашая ударника внутрь. – Хоть воды попьешь. Вон как запыхался. Ты, что, от самого дома бежал?
- Да, бежал. – Признался порозовевший и начинающий нормально дышать Дом. – Но я не могу зайти. Спасибо вам, конечно, но я ищу Мэтта.
- Я правда не знаю, куда они шли. Похоже было, что они просто гуляют. Может, ты даже их догонишь, если пойдешь в сторону главного супермаркета.
- Спасибо, миссис Бэллами! До свидания! – Доминик махнул рукой, и постепенно набирая скорость, побежал в указанном направлении. На лицо ему упали первые тяжелые капли дождя.
- До свидания! – махала ему у дверей мама Мэттью, глядя как компактная фигура Доминика умень-шается вдали.

***

Крис остановился, чтобы накинуть сдутый порывом ветра капюшон. Мэттью увидел идущую навстречу девушку в нежно-розовом френче и подался ей навстречу.
- Привет, Эшли! Пошли с нами в бар!
Названная окинула его неодобрительным взглядом и прошла мимо даже не останавливаясь. Мэттью взглянул на Криса, как бы говоря «вот, видишь, я же говорил». Басист только пожал плечами, мол, «просто совпадение». В этот момент их обогнала еще одна девушка.
- Эй, крошка, как дела? – Крикнул ей вдогонку Мэттью, помахав рукой. – Почему без зонтика?
Крошка обернулась. При виде лица в родинках по ее лицу пробежала судорога.
- Бэллами, ты что ли? - с раздражением спросила она.
- Дженни, милая Дженни! – Пропел Мэтт, приобнимая ее за талию. – Что-то ты давненько у меня не была. Я так скучал!
- Убери руки! – Воскликнула Дженни Сидкоп, отскакивая от парня. – Даже не подходи ко мне! Сначала в зеркало посмотрись, потом уже думай, как я буду рядом с тобой выглядеть! Крис, привет!
Сделав акцент на слове «зеркало», она повернулась и быстрым шагом пошла дальше.
- Слушай! – Повернулся Мэттью к другу. – Что-то я не припоминаю, чтобы меня так все не любили. Может, сегодня у всех плохое настроение?
- Не знаю, - Сочувственно покачал головой Крис, засовывая руки в карманы куртки. – Что-то они правда тебя сильно опускают. Пошли уже, а то я начинаю мерзнуть. Друзья ускорили шаг.

***

Доминик добежал до супермаркета, огляделся, поболтал с приятелем-кассиром, спросил, не проходили ли Мэтт и Крис, и, получив отрицательный ответ, совсем растерялся и решил сходить в ночной клуб, расположенный неподалеку.

***

Бар «Треска, танцующая чечетку» находился совсем рядом с портом, где всегда было много рыбаков. Наша развеселая троица любила толочься там среди пропахших потом и соленой рыбой суровых мужчин, чтобы послушать рыбацкие байки, посмотреть футбол по телевизору, и выпить самого крепкого в Тинмуте пива. «Треска» считалась взрослым заведением, и была единственным местом, где подпольно можно было достать выпивку не достигшим совершеннолетия юнцам. К тому же официанткой в баре была общая знакомая, милая светловолосая пухленькая 29-летняя Элис. Она-то их и встретила.
- Привет, мальчики! Что пить будете? Как обычно? – Не смотря на работу в портовом баре, от Элис всегда пахло как у дверей булочной. В принципе, глядя на ее фигуру, можно было смело предположить, что пирожками и булочками она не брезговала.
- Да, милая, спасибо! – Улыбнулись ей одновременно оба друга.
- Крис, ты отлично выглядишь! А тебе, Мэтт, надо отрастить волосы, такая прическа не делает тебя привлекательнее. – Дав наставления, она ушла выполнять заказ.
- Очаровательная цыпа! – Расплылся в еще более широкой улыбке Мэттью, откидываясь на спинку стула, и ставя ноги на другой.
- Да, хорошая она. – Согласился Крис, провожая Элис взглядом. – Еще бы парня ей нормального. Слышал, говорят, Уилл опять ее поколотил? Иногда мне хочется этому уроду ноги-руки повыдергать. Ты только посмотри! – Указал он кивком головы на пышнотелую девушку с подносом, которая, улыбаясь, пробиралась к ним. – Ну как на нее может рука подняться?
- Не говори, - Мэттью поставил правый локоть на стол, сделал ладонь чашечкой и уперся в нее под-бородком.
- Пейте, мальчики! Приятного времяпровождения! – Улыбнулась Элис, ставя на стол две пинтовые кружки, наполненные до краев темным пенным напитком. – Будет мало, не стесняйтесь. Я всегда рядом.
- Спасибо! – Грянуло одновременно из двух глоток, и довольная девушка поспешила к следующим посетителям.
- Что мне в ней особенно нравится, - Сказал Мэттью, сделав большой глоток и потянувшись. – Это то, что я ей всегда нравлюсь таким, какой я есть.
- Не только ты! – Улыбнулся, отпивая из своей кружки, Крис. – И она хорошая, и вообще здесь ком-фортно.
- Еще бы Дома сюда.
- Фу! – Поперхнулся Крис. – Успеется. Дай хоть чуть-чуть от него отдохнуть. Кстати, - Крис наклонился над столом и полушепотом поинтересовался. – А когда ты мне продемонстрируешь действие дезодоранта?
- Кстати, это ты верно подметил. – Мэттью отставил наполовину опустошенную кружку. – У меня на завтра запланировано кое-что потрясающее.
- Что же это такое? – Заинтригованный таинственным голосом друга, Крис еще чуть-чуть подался вперед.
- Я подумал, что мы уже достаточно повеселили своей музыкой здешних жителей. – Мэтт сделал паузу. – Крис, я на полном серьезе планирую двинуть в Лондон. Причем, прямо завтра.
Потрясенный верзила сел обратно на стул и посмотрел на лицо в родинках полным изумления взглядом.
- Подожди, я не понял! Ты хочешь бросить учебу и вот так просто свалить из этой дыры?
- Ты совершенно правильно понял. – Покачал головой Мэтт. – Именно это я и хочу сделать. Я даже поговорил уже с мамой. Она, конечно, в шоке, но переубедить меня у нее не получилось. Я ей сказал, что знаю, что делаю. Кстати, вы с Домом поедете со мной.
- Подожди-подожди! – Крис выставил руки вперед и отрицательно помотал головой, зажмурив глаза. – Я… я сам в шоке. Я-то не говорил с предками. Ладно, Дом, у того родители ко всему привыкли, но я… слушай, ты меня просто шокировал.
- Знаешь, что я тебе скажу? – Мэттью допил кружку и отставил ее в сторону. – Если ты хочешь прозябать здесь до конца дней своих, я не могу тебя заставить ехать со мной. Просто я знаю, что время пришло. За эти полторы недели я написал кучу песен, прям не знаю, что на меня нашло. Нам надо продвигать СВОИ песни! Хватит каверы лабать. Мы уже научились играть. Меня поперло, и я не хочу, чтобы жизнь в этом отстойнике задавила мои таланты. Пока у меня есть вдохновение и желание, я собираюсь канать отсюда так, чтобы только пятки сверкали.
Крис неуверенно покачал головой.
- Слушай, даже не знаю. Что ж ты раньше не сказал? Я бы хоть приготовился.
Мэттью развел руками, мол, «тебе решать».
- Ладно, - после некоторого раздумья заявил басист. – Я попытаюсь убедить предков, что еду только на уикенд, а там, если найдем жилье, позвоню им и скажу, что попалась подходящая работа.
- Молоток! – Подбодрило его лицо в родинках, вставая и кладя под кружку щедрые чаевые. – Пошли, надо написать Дому SMS.

***

Утро следующего дня показалось Мэттью, не смотря на серую погоду, просто Божественным. Он думал, что теперь наконец-то все изменится, и поэтому поливался дезодорантом особенно сильно и одевался особенно тщательно. Миссис Бэллами приготовила ему самый вкусный в мире завтрак и особенно умилялась, глядя как ненаглядное чадо отправляет в рот один за другим ее кулинарные шедевры.

У Криса были некоторые проблемы в разговоре с отцом, но потом, мистер Уолстенхолм потрепал сына по плечу и сказал, что тот сам вправе выбрать себе жизненный путь. Но если он, Крис, ошибется, пусть винит только себя. Крис по привычке отдал честь и отправился паковать чемоданы.

***

Доминик получил SMS в тот момент, когда уже наклюкался до неприличия и с какой-то цыпой та-щился к себе в гараж. Опять удивившись, но уже тому, куда подевались гитара и бас, он, тем не менее, ничего не предпринял, решив, что это может подождать. Девушка была пьяна и обкурена ничуть не меньше, так что отключилась еще по дороге. Доминик дотащил ее до софы, аккуратно положил ее сумочку рядом, зачем-то направился к установке, попытался надеть метроном, запутался в проводах наушников, и, в конце концов, уснул на одном из томов.
Проснулся он от того, что кто-то яростно теребил его за ремень фирменных джинсов. Подняв глаза он увидел вчерашнюю цыпу, которая явно была настроена на до жути неприличные отношения. Не смотря на головную боль и легкое подташнивание из-за выкуренной накануне травки, Доминик времени терять не стал и принял активное участие в исполнении цыпиных желаний, помогая ей раздеться. В самый неподходящий момент, как обычно, подчиненный закону подлости, дверь в гараж открылась и на пороге возникла фигура… «ну, как минимум, ангела» - сверкнула вспышкой мысль в мозгу цыпы. И она, кинув барабанщика на произвол собственных желаний, побежала к «своему принцу», забыв прихватить сумочку.

Мэттью, на шее которого эта цыпа, собственно, повисла, победоносно взглянул на Криса, который только пожал плечами и развел руками, всем своим видом говоря «твоя взяла».
- Дом, пошли! Наш поезд уходит через час, билеты уже куплены! – Мэтт пытался поправить на плече большую спортивную сумку, набитую необходимыми на первое время вещами. Но у него это никак не получалось, потому что цыпа все время пыталась чуть ли не разорвать на нем одежду. – Крис, отцепи ее от меня! – В конце концов взмолился он. Басист послушно оторвал девушку по частям и тихонько похлопал ее по щекам, в результате чего она слегка пришла в себя и, хватаясь за сердце и оглядываясь на Мэттью, как на инопланетянина, с немым вопросом в глазах, спотыкаясь, побрела прочь от гаража.
Доминик, со вздохом поглядев на свою «волшебную палочку», застегнул молнию на джинсах, опус-тил презерватив обратно в карман рубашки, машинально сгреб с установки барабанные палочки, и, насвистывая под нос «Полет Валькирии», вышел навстречу друзьям.

***

Мэттью шел не останавливаясь. Утренний ветерок приятно покалывал кожу и раздувал его отрас-тающие волосы. Крис и Доминик оглядывались на прохожих, и легкая улыбка превосходства играла на их губах. Жители Тинмута смотрели, как за ними в сторону вокзала уходит женская половина их города. Мужчины стояли, не шевелясь.
- Вот он, акс-эффект! – прошелестел одинокий завистливый голос Просвещенного.
На дворе стояло пасмурное лето 1998 года.

@темы: фик, Muse

---

Парфюмер (история возникновения одной группы) Начало

Страшно... страшно выставлять на суд свое творение, но на кой оно мне одной?
Я уже писала, что все мои подруги считают Мэтта (Бэллами, естественно) жутким уродом. Я задумалась, как же их переубедить. Первое, что пришло мне в голову - написать рассказ. Я так и поступила. Мэтта в нем я сделала повелителем женщин. Зная, что подруги мне не поверят, я внесла в него элемент фантастики, так сказать))) Рассказ был написан еще в то время, когда я мало что знала о самих парнях и об истории появления MUSE. То есть, это как бы моя собственная фантазия. В общем, читайте, делитесь впечатлениями. Только не бейте))) Проснувшись одним сравнительно приятным утром, Мэттью Бэллами, хилого и невзрачного вида паренек с усыпанным родинками и мелкими прыщиками лицом на последней стадии тинейджерского возраста, устало открыл глаза и посмотрел на потолок. Потолок как потолок, ничего особенного. Белый, небольшое пятнышко в левом углу: ночью был сильный дождь, крыша опять дала течь, надо будет сказать отцу.
Переведя взгляд в другой угол, он заметил небольшого паучка, плетущего паутину. «Надо же, всего лишь мелкое насекомое, а имеет смысл жизни» - пронеслось у него в голове, а где-то внутри грудной клетки зашевелилось неприятное чувство тоски. Новый день. Такой же как все до него. Такой же какими будут многие другие дни. Может быть месяцы, и уж точно недели. Ничего нового. Ничего интересного. Среда. Только середина недели. Опять колледж, опять косые взгляды старшеклассников на костлявую фигуру и насмешки над тонким голосом. Опять придурковатые преподы, которые вечно носятся со своими домашними заданиями, словно важнее их нет ничего на свете. А он ничего не делал. Вчера, как обычно по вторникам, он был у старого испанца, разучивая новую композицию фламенко. Мэтт посмотрел на свои руки: тонкие длинные пальцы, сильные, не смотря на худобу, кисти. Левая в мозолях, на среднем пальце кровоподтек: слишком нежная кожа, слишком много занимается. На пальцах правой – длинные ногти, чтобы было удобнее цеплять струны. Один ноготь расслоился во сне и теперь неприятно цеплялся за все подряд. Как же он ненавидел эти ногти! Как хотелось прекратить вечные издевки и избавиться от клички Фредди Крюгер!
Мэттью сел в кровати и взял в руки гитару, лежащую рядом. Он тренировался до полного изнеможения и иногда засыпал прямо над ней. Как же он говорил? Этот испанец, этот старый черт знает, как заставить трепетать душу одним аккордом, одним цеплянием струны. Немного побренчав, Мэттью отложил гитару и потер пальцы: все-таки им надо иногда отдыхать.
Потянувшись, он взглянул на будильник: 7 часов утра. Черт, как надоедает иногда этот колледж! Во сне он видел его, обнесенный решеткой, с запертыми внутри учениками, которых охраняли люди в милитари, которыми естественно были преподы. Точно, иногда напоминает тюрьму с его запретами и наказаниями.
На самом деле в колледже было не так уж и плохо. И не всегда над ним смеялись, и не всегда он получал плохие оценки, и не всегда преподаватели вели себя как надсмотрщики, да и жаловаться на отсутствие женского внимания, благодаря одному маленькому секрету, тоже не приходилось. А самое главное, в колледже были Доминик и Крис, такие же чужаки в этом городе как и он сам. Просто каждый день был таким как предыдущий, что, конечно же, настраивало на меланхолию.
Он встал, подошел к окну, выглянул наружу. Сонная, провинциальная Англия, захолустный городок Тинмут, маленький настолько, что его можно было найти далеко не на каждой карте, уже просыпался и тревожно гудел в утреннем тумане. Унылая английская глубинка, где все друг друга знают, и не происходит ничего интересного. За поворотом угадывались очертания колледжа, в котором уже горел свет. Что там сегодня: английский, геометрия, правоведение, зарубежная литература? Не самое плохое, но все жутко занудное. Немного посмотрев, как почтальон разносит утреннюю почту, Мэттью поставил в магнитофон заезженный диск Рахманинова и начал потихоньку собираться.

На подходе к колледжу на него словно ураган налетел шумный белобрысый паренек с маленькой головой, сидящей на тонкой шее.
- Привет! Что-то вид у тебя усталый. Опять всю ночь бренчал, поди!
- Здорово, Дом! Ага. Ниче не могу с собой поделать. Вчера разучили новую композицию. После пар зайдем ко мне – наиграю. А твоя установка как?
- Да, как обычно. – Отмахнулся Доминик. – Предки вякают. Могу их понять, но, блин, не бросать же из-за них!
- Это точно. Будешь жвачку? – Мэттью протянул другу упаковку.
- Да нет, спасибо. Кстати, - Дом положил руку на плечо Мэтта и доверительным голосом сообщил. – Миссис Уайзмен сегодня собралась дать нам тест на знание средневековой немецкой литературы, это мне Марк сказал, он вчера подслушал у учительской. А еще ребята решили приколоться над Мистером Макферсоном и вместо геометрии принести учебник алгебры.
- Да, он озвереет! – ухмыльнулся Мэтт, представляя этого худого очкарика с крючковатым носом и на удивление шикарной для своего возраста шевелюрой, искрящего от подобной насмешки. Потом резко погрустнел. - Надоело все… - Мэттью с тоской взглянул на друга. – Я тут подумал… Да ладно, неважно!
- Выкладывай! – Доминик применил к товарищу испытанный прием, завернув тому руку за спину. Как всегда, это было сделано с потрясающей быстротой. Так что Мэтт даже не успел икнуть. – Терпеть не могу, когда ты не договариваешь!
- О, Боже, Дом! Я когда-нибудь привыкну к твоим штучкам? – рассмеялся как всегда застигнутый врасплох Мэтт.
- Давай-давай! Сказал А, говори Б! – подначивала голова на тонкой шее лицо в родинках.
- В общем, Стюард тоже свалил. – Мэттью покачал головой. – Их всех теперь мало что интересует кроме скейтборда. Совсем инструменты забросили. – Он посмотрел на друга. – Никто из них не верит, что мы чего-то можем добиться. Эта сраная глушь победила их, лишила веры! Ради чего тогда было собираться? Я не понимаю…
Доминик почесал в затылке и положил руку на плечо Мэтта.
- Знаешь, что? Не парься так по этому поводу. Не хотят они играть в группе – пожалуйста, их никто держать не будет. Это что-то вроде естественного отбора. Даже лучше, что они сейчас ушли. Не будет таких разочарований в будущем.
Прозвенел звонок на пару.
- Давай, не раскисай! – продолжал Дом. – В группе не обязательно должно быть до хрена народу. Времена СКА и таких групп как MADNESS или SPECIALS прошли. А великие композиторы творили вообще в одиночку. Если ты переживаешь за бас, то по этому поводу тоже есть предложение. Можно позвать Криса. Он, правда, гитару в руках не держал, но парень упертый, думаю, толк от него будет.
- Ладно, убедил. – Улыбнулся Мэтт. Он все думал, что без Дома он бы давно сдулся. Все-таки песси-мизм не лучшая из его черт. А парень прав. Скисать – все равно, что бросать жить. Во всяком случае, хотя бы попробовать стоит. – Пошли уже. А то я итак ничего не учил, не хочу, чтобы все телеса Миссис Уайзмен обрушились на меня. Я этого не переживу, в буквальном смысле! – Мэтт оголил костлявую руку до локтя. Доминик зашелся хохотом.
- Ну ты даешь! Думаешь, я учил? Ха, делать мне больше нечего! С девочками время проводить куда приятнее, чем с книгами. И если ты думаешь, что я, на хрен, не напишу этот тест на отлично, ты, братец, не мой друг. – Доминик, бодро насвистывая что-то из репертуара одному ему известной команды, побе-жал в аудиторию. Мэттью, недолго думая, стартовал за ним, чудовищно гремя костями. Две шикарные девицы, идущие по коридору, повернули головы в его сторону, переглянулись и почти одновременно выдохнули:
- Какой красавчик!
Довольный Мэттью прибавил скорости. «И все-таки, он работает!» - стучало в голове в такт звуку шагов.

***

Крис долго не мог понять, что же это за звук такой. Уши словно заложило ватой, в носу свербило, а горло болело так, что ни о чем другом он думать не мог.
Опять. Да что это такое? Блин, что происходит?
Он потихоньку начинал просыпаться. Звук не прекращался. Что это? Что-то буквально раздирающее тишину дома. Отец уехал в командировку, мать еще не вернулась с ночной смены. Что за хрень? ЧТО ЖЕ ЭТО ЗА ЗВУК? Почему он нарастает? Что это? Что его издает?
Мысли метались по черепу здоровенного детины, лежащего поперек кровати, лицом вниз, пока телефон на прикроватной тумбочке разрывался от желания передать какие-то невероятно важные новости, поэтому старался и звонил изо всей силы.
Крис машинально пытался нашарить предмет, выводящий эти адские трели, все еще не соображая, что он собственно ищет. Когда его рука, загребая в правильном направлении, уже была в невероятной близости от цели, телефон внезапно умолк. Видимо, звонящему надоело это полное безразличие. Крис тут же провалился обратно в беспамятство. Рука упала совсем рядом с аппаратом. Но не тут-то было! Телефон зазвонил снова. Крис рывком сел в постели и одним махом снял трубку.
- Крис, это ты? Привет! – заверещало из нее жизнерадостным голосом.
- А? – Была первая реакция проснувшегося.
- Ты че? – Даже по голосу чувствовалось, что собеседник на том конце провода покрутил у виска пальцем. – Крис! Ты че сегодня не пришел? У нас с Мэттом есть для тебя предложение!
- Для меня?!!! – Сонная тушка в немом изумлении уставилась на отнятую от уха трубку.
- Да! ДА!!!! Мы щас у Мэтта, подваливай!
- Мэтта???? – совсем растерялся бедный парень. – А это вообще, кто? С кем я говорю?
- Да ты че, в самом деле? – Возмутился голос. – Что с тобой? Доминик это. Дом. Ну, помнишь?
- А… ну, да… - Неуверенно промычало в трубке.
- Короче, собирай себя, приводи в порядок. Через два часа у Мэтта как штык! – Громыхнули из аппарата и отключились.

- Он скоро приедет! – заверил настраивающего гитару друга Доминик, нажимая сброс.

Отдав честь, Крис повалился на кровать и снова отрубился.

***

Мэттью и Доминик сидели на кухне в доме Мэтта. За окном было темно. На улице опять шел дождь. Унылый английский мелкий дождь. Ветер пригибал садовые растения почти до земли. Когда в дверь позвонили, уже было принято решение в связи с учетом ухудшившихся погодных условий заночевать здесь. Открывать пошел хозяин. На пороге под моросящим дождем вырисовывался смутный силуэт.
- Заходи. – Произнес Мэттью, проходя в тускло освещенную прихожую и приглашая гостя за собой. – Мы уж думали, ты не придешь.
- У тебя так темно снаружи. – Ответил вошедший и мокрый до нитки Крис. Жил он совсем не рядом.
- Да, знаю, лампочка перегорела. – Мэттью захлопнул входную дверь. – Наш дом превращается в старую рухлядь. В моей комнате опять потек потолок. Так что я уже ничему не удивляюсь.
- Эта глушь наводит на тебя такую же тоску, что и на меня. – Понимающе посмотрел на друга Крис, снимая мокрую куртку, поеживаясь и хлюпая носом.
- Болеешь?
- Ага, вроде того.
- Эй! Ну ты даешь! – Заверещал вынырнувший из кухни Доминик, который услышал знакомый голос. – Ты куда пропал? Я те звонил, ты не брал трубку.
- Да я простудился. Башка чугунная, уши ватой заложены, в горле черт знает что. – Уныло улыбнулся Крис, глядя на сияющего, что твои начищенные ботинки, Дома. – Я даже не слышал ничего. Просто отрубился.
- Так что ты не сказал? Сидел бы дома.
- Ты ж сказал придти. Пацан сказал – пацан сделал. Таблеток наглотался, упился всякой хреновиной и примчался на первом экипаже.
- Ты мое сокровище! – Приторно пропищал Доминик, обнимая друга. – Ладно, пошли. Мы с Мэттом найдем, чем тебя полечить!
Крис и Мэттью с улыбкой переглянулись.
- Птичка певчая, а не человек.
- Чудо-юдо, блин.
- Эй! Я все слышу! – отозвалась спина в черной рубашке.
- Иди, давай! Пока ноги целы! – Ответили ему из темноты коридора два голоса одновременно.

***

Спиртного в доме Мэтта нашлось достаточно, так что через пару часов Крис забыл о своей болезни (по крайней мере до утра) и вместе с Домиником отплясывал под бодрую гитару прыщавого юнца. Фла-менко в исполнении двух детей-переростков больше смахивало на корриду, а Крис, имевший неосторожность надеть свитер темно-красного цвета, подвергался нещадным гонениям со стороны более низкорослого товарища. Вследсвие чего была разбита ваза китайского фарфора, подаренная матерью на какое-то-там-летие для составления гербария, и треснуто настенное зеркало. Не говоря уже о разбросанной по всей комнате одежде ни в чем не повинного гитариста и закапанном полу его жилища. Действие развивалось и неминуемо приближалось к логическому завершению, на что указывало поведение святой троицы, скачущей по комнате в ритме всадников Апокалипсиса, но в этот момент открылась дверь…
- Мэттью, дорогой, что ты делаешь?
- Ой, ма, привет! – помахал гитарой вышеназванный, обреченно опускаясь на грешную землю из-под небесных высот, куда его загнала музыка.
- Здрасьте, миссис Бэллами! – склонился в вежливом поклоне Доминик. Крис откинул длинные волосы с лица и смущенно поставил стул, с которым он разучивал танго, на место.
Бедная женщина оглядела комнату сына, превращенную в, мягко говоря, животноводческую ферму, с некоторым сомнением. Ее взгляд медленно переходил с треснутого зеркала на порванную наволочку, затем на осколки вазы, небрежно отпинутые ногой в уголочек, далее на растерзанный гардероб. Ее глаза наткнулись на лицо Доминика подернутое легкой степенью дибилизма в данный момент, после опустились на Криса, который сел на упомянутый стул и выжидательно следил за реакцией этой мужественной женщины. А взгляд бежал все дальше, уткнувшись, в конце концов, в любимое чадо с растрепанной копной черных волос, нежно прижимающего к худощавому телу любимую гитару, на лице которого блуждала загадочная улыбка, а глаза никак не могли сфокусироваться на ней.
- Может, ты объяснишь, что тут происходит?
- Ма-а-а… - протянул Мэттью. – Ну не начинай, я тя прошу. Ну повеселились с ребятами. Мы ж не каждый день это устраиваем.
- Слава Богу. – Миссис Бэллами прислонилась к косяку.
- И потом, я все уберу. – Слегка протрезвевший и пристыженный сын оглядел свою конуру. – Ну, правда. Не сердись.
- Мы поможем. – Тихим шепотом добавил Крис.
- Ага! – как всегда жизнерадостно подтвердил Доминик и глупо захихикал.
- Ладно, мальчики. – Женщина натянуто улыбнулась. – Сынок, ты бы предложил ребятам остаться с ночевой: на улице ужасная погода и совсем темно. Я приготовлю что-нибудь поесть.
- Спасибо, мамуля! Ты – ангел. – Мэттью нашел в себе силы отклеиться от кровати и обнял родную кровинушку.
- Все-все! – отстранила его уже совсем отошедшая от шока мать. – Спускайтесь. И, хотя бы, подмети осколки. Так ведь и порезаться недолго.
- Щас все будет сделано! – Пыхнуло на нее перегаром, и Мэтт убежал за щеткой и совком. Двое других друзей принялись лихорадочно наводить в комнате относительный порядок. Миссис Бэллами покачав головой, подумала, что у ее сына, в принципе, не такие уж и плохие друзья, и отправилась творить чудеса на кухню. Когда она, не дождавшись товарищей, поднялась наверх, чтобы напомнить о том, что она ждет их, то увидела всех троих, сопящих как младенцы: Криса, полулежащего в кресле, зажавшего в руке совок и далеко назад откинувшего голову. Мэттью, так и уснувшего в родной постели, не выпуская гитару из рук. И развалившегося рядом Доминика, мощный храп которого сотрясал люстру на потолке. Снова покачав головой и невольно улыбнувшись, женщина слегка приоткрыла окно, опустила занавески, накрыла спящих на кровати одеялом, а пледом - лежащее в кресле тело. После чего сняла с сына ботинки, потушила свет и тихо закрыла дверь.

***

- О, святые угодники… как же мне плохо! – Раздалось в утренней тишине. – Господи, пошли на землю аравийскую дождь! Эй, есть кто-нибудь?
Приоткрытым глазам Криса явилось Чудо в лице опухшего, с красными глазами Доминика.
- Приятель, что с тобой?
- Воды! – Простонали из кресла. – Воды! Полцарства за воду! Я щас коньки отброшу. Как мне плохо…
- Щас, подожди. Мэтт! Да, блин, Мэтт, проснись! – затормошил белобрысый паренек мешок с костями, обнимающий гитару. – Мэтт!!!! Я не отстану! Слышь, Крису плохо! У него температура!
Оставив заспанного гитариста окончательно просыпаться, Доминик побежал на кухню. Налив из ку-лера воды, он поспешил обратно, чуть не снеся на лестнице мать Мэтта, вставшую двумя часами ранее.
- Доминик! Осторожнее, ты меня напугал!
- Простите, миссис Бэллами, Крису плохо, у него температура. У вас есть какое-нибудь лекарство?
- Бедный мальчик, вчера была ужасная погода! – Всплеснула руками сердобольная женщина. – Иди, сейчас принесу что-нибудь. Надо позвонить его матери.
- Я позвоню! – Крикнул Дом через плечо, пока ноги несли его дальше.
Войдя в комнату, он увидел Мэтта, сидящего на подлокотнике кресла рядом с Крисом, который ку-тался в плед и звучно стучал зубами.
- Держи! – протянул он стакан в страждущие руки.
- Спасибо, Дом! Ты настоящий друг! – почти с восхищением произнес больной, когда осушил ем-кость. – Что бы я без тебя делал?
- Не знаю, - улыбнулся белобрысый паренек. – Попросил бы, наверное, Мэтта.
- Крис, бедняга, держи. – Вплыла в комнату миссис Бэллами, неся на небольшом подносике большую дымящуюся чашку. – Выпей это и тебе станет легче.
- А что это? – сунул нос в ароматно пахнущую емкость любопытный Доминик.
- Чай с лимоном и медом. – Аккуратно отодвинула его замечательная мама. – Ты позвонил его родителям?
- Э… нет, щас позвоню. – Доминик исчез в коридоре.
- Спасибо, миссис Бэллами. – Сердечно улыбнулся Крис. – Мэтт был прав: вы – ангел.
- Ну что ты! – Коснулась его теплая ответная улыбка. – Мэттью, а вы сегодня разве не занимаетесь?
- Вот черт! – соскочил прыщавый юнец. - Сколько времени? Блин! – Взвыл он, поглядев на настенные часы! – Теперь можно точно не идти.
- Что за шум? – нарисовалась в дверном проеме голова на тонкой шее.
- Да мы колледж пропустили! – рвануло чуб лицо в родинках.
- Мэтт, ты че? Сегодня же четверг! – Доминик воткнулся взглядом в голубые глаза.
- Фу ты, блин! – с облегчением выдохнул Мэтт, опускаясь обратно на спинку кресла.
Миссис Бэллами озадачено переводила глаза с одного на другого.
- Что это значит, мальчики?
- У нас сегодня день самоподготовки. Что-то вроде выходного. – Пояснил Мэтт.
- Ну, тогда ладно. Доминик, что сказали родители Кристофера?
- Его мать обещала сегодня заехать за ним после работы.
- Она не сильно волнуется?
- Нет, я ей сказал, что все не так уж страшно.
- Молодец. Ладно, Крис, ты пока отдыхай, мальчики принесут тебе поесть. Если что-то понадобится, не стесняйся, у меня сегодня выходной, проси, если будет нужно. А вы ребята, - сказала она, обращаясь к двум здоровым товарищам. – Спускайтесь на кухню, я приготовлю вам завтрак.
- Спасибо, миссис Бэллами! – прохрипело с кресла.
- Да, спасибо! – голос Дома.
- Мамуля! Ты лучше всех! – Мэттью.
- Идемте уже! – заторопилась смущенная женщина. – Кристоферу надо отдохнуть.
Жизнерадостный белобрысый птенец птеродактиля бодро застучал кроссовками по деревянным половицам, за ним, пошатываясь, вышел маленький принц, а следом и его мама.

***

Через полчаса, сидя на кухне и отходя от вчерашнего, приятели мило беседовали, пока больной то-варищ отсыпался наверху.
- Дом, знаешь, что я вспомнил, когда Крис назвал мою маму ангелом? – задумчиво глядя в тарелку с тушеными овощами и мясом, спросил Мэтт.
- Что ангелов не существует, так же как Бога? – съехидничал Доминик.
- Нет, - ухмыльнулся первый. – Я видел сон. Такой странный.
- Господи, Мэтт, ты железный дровосек! – восхитился сидящий напротив. – После выпитого он еще сны видит!
- Я серьезно, Дом.
- Ладно, колись. – В примирительном жесте поднял руки Доминик. - Чего же в нем было такого странного?
- Я видел ангела.
- Ой, ну ты моришь! – расхохотался белобрысый юнец.
- Заткнись! И дай мне договорить. – Огрызнулось лицо в родинках.
- Ладно, ладно, говори. – Доминик понял, что Мэтт серьезен.
- Он появился за окном моей комнаты и сначала просто долго смотрел на меня. – Мэттью поднял глаза на друга. – А потом сказал всего одно слово.
- Какое?
- Муза.
- Муза? – Доминик отложил вилку в сторону. – В каком смысле? Что он еще сказал?
- Ничего, - покачал головой Мэттью. – Только слово «муза».
- И что это значит?
- Не знаю я, что это значит!
- Ты че злой такой?
- Голова болит, извини.
- Проехали. Пошли сходим посмотрим, как там Крис.
Друзья, захватив поднос с едой, отправились в комнату Мэтта.

***

Бедный парень, беспощадно разбуженный и потревоженный, тер слезящиеся глаза, сморкался в именной носовой платок и хрипел так, что почти ничего нельзя было разобрать.
- Чувак, блин, ну мне тебя реально жаль. – Сочувственно ощупал глазами друга Доминик. – Такое ощущение, будто ты вот-вот по частям расклеишься.
- Наверно, так и будет. – Уныло прохрипели из пледа. – Боюсь, как бы не ангина. Только бы осложнений не было. Слышу вас, будто издалека.
- Ты, главное, говори поменьше. – Мэттью хлопотал у подноса, нарезая в чашку чая ломтик лимона и добавляя ложку какого-то порошкообразного лекарства. – Через пару часов тебя мать заберет. Дом ей позвонил, рассказал, что случилось.
- Блин. – Прогнусавил Крис. – Еще не хватало ей волноваться за меня. Ужас, как голова болит.
- Пей. Не очень приятно на вкус, но мама сказала, что быстро ставит на ноги. – Лицо в родинках пе-редало дымящуюся кружку в руки, держащие носовой платок. – Она еще сказала, чтобы ты взял с собой упаковку, пусть твоя мать посмотрит и купит такое же лекарство.
- Фу, какая гадость! – Сморщились глаза над чашкой. – Просто жуть! Больше точно болеть не буду! Чтоб я еще раз это выпил?!!!
- Правильно! – потрепал его по плечу Доминик, сидящий на ручке и откинувшийся на спинку кресла. – Мэттью мне такую историю смешную рассказал, прикинь. – Опустил он глаза на Криса, улыбнувшись и косонув на Мэтта. – Будто он во сне ангела видел, и тот с ним разговаривал!
Крис улыбнулся в ответ и тоже посмотрел в сторону растрепанной черной шевелюры, пытающейся уложить на полки в шкафу оставшуюся от вчерашнего веселья одежду.
- Да, видел! – огрызнулась костлявая фигура, разворачиваясь и являя повелителям кресла гневный взор, способный испепелить и более огнеупорные конструкции, нежели два представленных тела. – Дом, я тебе щас по башке настучу твоими же палками. Достал ты меня, слов нет!
- Это у него голова болит, ты не пугайся. – Пояснила пледу голова на тонкой шее, пока красное лицо в родинках пускало пар ушами. – Он сегодня нервный из-за вчера. Бедный мальчик, совсем не умеет пить.
Ирония, прозвучавшая в последних словах, дала старт к наступлению. В следующие пять минут До-миник был низложен с кресла, уронут на пол, притиснут в угол, побит шерстяным свитером (как можно догадаться, без особых повреждений), обозван нехорошими словами и обвинен в некорректном поведении. После чего зачинщик драки был телепартирован на расстояние около метра путем отпинывания, а затем, привычным способом скручен и предан погребению под более сильным товарищем.
Крис, увлеченно наблюдавший за этой возней, чуть не опрокинул на себя чудовищно и противно кислый чай, который, как ему казалось, выжжет весь его пищевод. Но вот странная штука, ему действи-тельно стало легче. Ненамного, конечно, но даже этого улучшения было достаточно для возрождения радости к жизни.
- Слезь с меня! – возмущенно вопил Мэттью чудовищным фальцетом, барахтаясь под Домиником.
- Сначала успокойся. – Пыхтел, пытаясь его удержать путем загибания обоих рук, начинающий ударник. – Че ты нервничаешь, а?
Побарахтавшись и попищав еще немного для приличия, Мэтт выкинул белый флаг и милостиво был отпущен под пакт о ненападении. Встав и отряхнувшись, он еще раз злобно зыркнул на птенца птеродактиля и снова направился к шкафу.
- Так что же он сказал. Этот ангел? – почти без хрипоты поинтересовалась голова, завернутая в плед.
Мэттью тяжело вздохнул, опустил руки, закрыл шкаф, развернулся, кинул остатки одежды на кро-вать, сам сел и молча посмотрел на мучителей, которые никак не хотели оставить его в покое.
- «Муза».
- Что «муза»? – переспросил плед.
- Он, ангел, сказал слово «муза». – Мэттью положил локти на колени и, устало опустив голову, потер виски.
- Только одно слово? – добил его хриплый голос из недр кресла.
- Да, - совсем шепотом ответила копна черных волос куда-то себе в грудь. – Только одно слово.
- Хм, хорошее название для группы. – Как бы про себя пожал плечами Крис и вновь углубился в пи-тье.
Руки на висках застыли, остекленевший взгляд пронзительно голубых глаз воткнулся в лицо больного.
- Как ты сказал?
Что-то, какие-то странные, полубезумные нотки в голосе, заставили Криса вздрогнуть и посмотреть на товарища. Сверху на него воззрился второй взгляд, полный изумления.
- Как я не догадался?! – хлопнул себя по лбу Доминик.
- Как ты сказал??? – угрожающе зашипело лицо в родинках, медленно поднимаясь с кровати.
- Ребята, спокойнее! – перепуганный Крис решил, что в сложившейся ситуации лучшим решением будет поставить чашку на поднос и выставить одну ногу вперед, а руку в сторону, что и было проделано.
- Повтори, что ты сказал! – Горящие глаза Мэтта искрили безумием.
- Я сказал, что «Муза» - подходящее название для группы! – прокричал Крис, готовясь к атаке.

Не напрасно. Через считанные секунды он оказался буквально задавлен двумя друзьями, которые набросились на него с невнятными воплями.
- Мужик, ты гений!!! – наконец громыхнуло у него над ухом голосом Доминика что-то разборчивое. – Мэтт, мы с тобой два лоха! Как мы не доперли?
- Я не знаю! – бился в тихой истерике Мэттью, то смеясь, то плача. – Е-мое! Эврика! Крис, я те жизнью обязан!
Растерянный верзила, стараясь не уронить навалившегося ему на колени прыщавого юнца, выпучив глаза, метался взглядом с одного красного от хохота лица на другое.
- Парни, вы че? Как с ума посходили!
- Дом, я щас лопну! – Мэттью скатился с коленок на пол и пытался успокоить смех, от которого уже болел пресс. Доминик сам покатывался, широко открывая рот и закидывая голову. Крис понял, что надо переждать, пока эта вакханалия не закончится.
- Мама дорогая, - утирая с лица слезы, наконец-то смог отцепить себя от пола Мэттью. – Не помню, когда так смеялся.
- Точно, - подхватил просто пунцовый уже Доминик. – И когда так лажал тоже.
- Не, ну может, вы уже объясните, по какому поводу праздник? – возмутился Крис.
- Как мы не догадались? Это было так очевидно! – пояснила ему голова на тонкой шее. – «Муза» - только как название группы это слово имеет значение! А мы, 2 придурка, ломали себе голову!
- Господи Боже, с какими психами я связался! – Возвел очи к потолку плед. – Вы меня напугали до жути. Никогда такого не видел. Все из-за какого-то сна.
- Не ворчи! – Прохрипел, снова начиная смеяться Доминик. – Ничего не могу с собой поделать!
- Ладно! Хватит уже истерик! – Крис скинул с себя плед. – Колитесь, какое у вас ко мне было предложение, а то я не усну.
Доминик и Мэттью переглянулись, как бы договариваясь взглядом, кому говорить. Решение было принято в пользу первого. Голова на тонкой шее вздохнула, собираясь с мыслями, вернулась на свое ис-ходное место на подлокотнике кресла и, устремив подозрительно-измученный взгляд в нужном направлении, начала.
- В общем, ты знаешь, что у нас, вроде как группа. Мэтт сказал, что Стюарт тоже свалил, и теперь у нас нет басиста. И мы подумали, что ты мог бы занять его место.
Воцарилась тишина. Затем робкий голос из глубины кресла поинтересовался.
- Это все?
- Вообще-то, да. А что? – Взволнованно покосился на него Мэттью, зарывая во вновь открытый шкаф подозрительную баночку черного цвета с надписью “AXE”. Крис пристально посмотрел на него, потом перевел красные глаза на все еще опухшего Доминика, помолчал, раздумывая, серьезно они, или просто издеваются.
- Да ничего. Если не учитывать того факта, что я три года уже стучу на барабанах, а гитару в глаза не видел. Бас тем более. – Для пущей убедительности он приподнял брови и вложил в последние слова всю возможную иронию. Доминик хлопнул себя по колену и застрочил.
- Ну класс! Собрали группу – 2 ударника и ни одного басиста! Что за монстр! – Прервал он открывшего рот больного. – Я с самого детства ни о чем другом не мечтал, кроме карьеры ударника, а ты хочешь загубить мою светлую мечту? У нас есть Мэтт, который, в принципе, может писать песни, да ведь, чувак? Что ты там так старательно зарываешь? Деньги из разбитой копилки я уже достал. – Обратился он к покрывшемуся от этих слов холодным потом прыщавому юнцу.
- Да… ничего! – Дрожащими руками захлопнул дверцу гардероба обладатель черной баночки, которой он был обязан успехом у всех девчонок. – Да! Конечно, я напишу песни! Опустилась ночь на землю/И за замковой стеною/Собирая на шабаш/Ведьм, оборотней, троллей/И покуда в этом замке/Длится дьявольская месса/Отыщу я труп принцессы/Отыщу я труп принцессы…
- Достаточно! – пресек набирающего в легкие воздух гитариста ударник. – Ты меня уже убедил! Вот видишь, - Вновь обращаясь к Крису. – Мэтт пишет песни и шпарит на гитаре, как мало кто. Я играю на ударных. А басиста нет. Мы без него, что тело без ноги: неполноценны. Да и потом, стучу я лучше тебя!
- Зашибись! – Крис просто не верил своим ушам. – Кто тут на протяжение 3-х лет расхваливал мои качества, как ударника, и просил помочь с «во-о-от этой партией»??? Дом, ты циник. Ты знаешь об этом?
Доминик молча пожал плечами, мол, «говори, что хочешь, от своих слов не откажусь». Голова над пледом сокрушительно закачалась.
- Ладно. Допустим, я буду играть на басу. Но это ж уйма времени уйдет на то, чтобы научиться. Вы согласны ждать? – он вопросительно посмотрел на друзей.
- Другого выхода у нас нет, подождем. – Доминик поправлял испорченную дракой на полу прическу перед треснутым зеркалом.
- А где я бас возьму? – Очередная порция ехидства из недр кресла. – Хотя, стой! – он так громко произнес эти слова, что прическа снова была испорчена, а Мэтт вздрогнул и машинально дернулся к гардеробу, хватаясь за сердце. Он жил в постоянном страхе, что его секрет раскроют, и тогда… тогда… одиночество неизбежно! А у него была ТАКАЯ… ну ТАКАЯ… короче, просто невероятно КАКАЯ подружка… В общем, от испуга у Мэттью вся жизнь пробежала перед глазами. Заметивший это Доминик, который страдал тяжелой формой клептомании, взял на заметку порыться в шкафу. Но это потом. А пока он развернулся в сторону источника шума.
- Точно! – Воскликнул источник, от эмоций подскочив над креслом сантиметров на 20. – Я у нашего басиста возьму! Он как раз на неделе себе новую гитару купил!
- Друг, ты, это, поосторожней, - охладил его пыл Доминик. – Ты вон, Мэтта чуть до инфаркта не до-вел.
- Ладно. В общем, я попробую. – Крис подошел к окну, за которым остановилась, сигналя, темно-синяя машина. – Вот и мама. Уговорили. Уж больно у нашей группы название красивое. Да и бас - инстру-мент благородный. И тяжелый! – Дьявольская ухмылка озарила его лицо, когда он исподлобья посмотрел на Дома. – Мы еще посмотрим, кто из нас стучит лучше!
- Ты че такой злопамятный, парниша?
- Да не злопамятный я, - Приблатнился Крис, почесывая грудь. – Просто я злой, и память у меня хо-рошая. Ладно, не пачкай штанишки! – Потрепал он по плечу присевшего ударника. – Буду я бас осваивать. Надоело уже в этой дыре сидеть. Вот научусь, сразу на гастроли поедем – это мое единственное условие.
Зашедшая в этот момент в комнату сына миссис Бэллами, оповестила всех о приезде мамы Криса, пошла вниз, за ней направился сам виновник торжества, следом, понуро опустив плечи, проследовал Мэттью, а Доминик, предварительно откопав в шкафу ту самую заветную баночку, над которой так трясся товарищ, и придя к выводу, что это обычный дезодорант, сунул, тем не менее, его в карман, вышел в коридор и закрыл за собой дверь.
to be continued...

@темы: фик, Muse

---

Полезная информация

Тем, кто мне не верит, что www.langust.ru/index.shtml просто обалденный сайт (даже для тех, кто не учит язык) - несколько перлов из книги (которую можно найти и скачать там же) "Эти странные шотландцы":

В горных районах Шотландии есть еще разновидность хоккея, похожая на ирландский «херлинг», только с меньшими ограничениями; эта дикая игра с клюшкой и мячом называется «шинни». Нередко после особенно жесткой силовой борьбы игроки соскребают со своих клюшек волоски из бровей соперников.

Шотландцы изо всех сил пытаются доказать, что их склоны вполне подходят для зимнего катания на горных лыжах, пусть даже ради этого им приходится натыкаться на травяные кочки, пробивающиеся из-под подтаявшего снега, и лететь вверх тормашками.

Наиболее заманчивыми являются отвесные скалы и нагромождения камней на побережье, где к природным опасностям добавляются еще и птицы глупыши, гнездящиеся в выступах скал - они практикуют стрельбу из желудка по лицам ничего не подозревающих альпинистов, причем его содержимое летит в спортсменов со скоростью реактивного снаряда.

Средние школы в Шотландии часто называют академиями, но это единственное, что связывает их с Платоном. Преподавателей классических языков здесь столько, сколько зубов у курицы, а латынь заменили на современные предметы, вроде социологии.

Про остальных пока не читала, но русские там тоже есть. Заходите - не пожалеете, реально прикольный сайт!

---

Happy Birthday to me!

У меня сегодня День Рождения, и я себя поздравляю!

Любовь, конечно, не купить ни за какие деньги. Но все, кто здесь, ее уже имеют))) Спасибо вам всем за то, что вы со мной!

@настроение: marvellous!!!

---

Полезная информация

www.langust.ru/index.shtml - очень интересный сайт по языкам и культурам. В оригинальной манере и с изрядной долей юмора изложены все материалы.

---

Ну как их не любить???

@настроение:

---

Моя любимая (после России, конечно) страна - Шотландия. И пусть она всего лишь часть Великобритании, эта часть для меня совершенно особая. Но как же мало я о ней знаю. Читаю анекдоты, переведенные с гаэльского и, следовательно, сочиненные самими шотландцами. Боже мой, они, оказывается, даже скупее евреев! Много всего смешного, но один анекдот меня просто убил. Знаю, что англичане и шотландцы друг друга недолюбливают, но чтоб настолько!...

Сидят в пабе шотландец и англичанин, пьют виски. После первой бутылки англичанин подбрасывает свой стакан вверх, палит в него и эдак с превосходством говорит:
- У нас в Англии столько денег, что мы никогда не пьем из одной и той же кружки дважды.
Шотландец промолчал. Пьют дальше. После второй бутылки шотландец выхватывает пистолет, палит в англичанина и с достоинством поясняет:
- А у нас в Шотландии столько англичан, что мы никогда не пьем с одним и тем же дважды.

А вот здесь сразу понятно, что сочинял житель Глазго:

Какая разница между Глазго и Эдинбургом?
В Глазго гостям говорят: "Проходите к столу".
А в Эдинбурге гостя встречают вопросом: "Надеюсь, вы уже пообедали?"

Интересно, шотландцы не любят выходцев из Глазго только за их самомнение, или те имеют на него полное право? Никто, случайно, в Шотландии не был?

---

Размышления вслух

Как часто мы слышим или сами произносим (или думаем) фразу "никто меня не понимает". И я так делаю. Все грешим, что скажешь))) У нас в инсте есть одна преподавательница, черная пессимистка и в этом мне с ней не по пути, но она иногда очень правильные вещи говорит. Сегодня я услышала от нее следующее: если тебя никто не понимает, значит, ты просто не можешь объяснить человеку, что тебя конкретно волнует. Казалось бы - цинизм. Уж куда там другим до меня, ведь я такой уникальный! Но проблема-то в том, что каждый считает себя уникальным! Никому не хочется быть серой мышью, вот и накладываем на себя флер таинственности. Может, если подумала бы, то я и сама до этого бы дошла, но не сложилось. А правда в том, что раз все люди разные, то и понимают все твои слова по-разному. Так что в данном контексте фраза "меня никто не понимает" бессмысленна. Если тебя не понимают другие, то объясняйся с ними на их языке! Вот и все. А мы часто не хотим до этого "опускаться". Легче просто прикрыться этой однозначной фразой. Но ведь большинство людей (не все, конечно) в течение жизни проходят через одни и те же события, ситуации, просто в разном возрасте, в разном окружении и месте. Но почти все ругаются с родителями, испытывают трудности в учебе и поиске работы, проблемы в личной жизни и т.д. Если это осознаешь, то быстрее проходишь стадию зацикленности исключительно на себе и своих проблемах. Она, несомненно, важна, и через это тоже проходят почти все. Просто, мне кажется, что понимание того, что все видят мир по-своему, приводит к большей чуткости и учит прислушиваться к другим. И если ты кого-то не понимаешь, значит, это не обязательно твоя вина. Человек, который не может до тебя достучаться, сам страдает от своего неумения говорить с тобой на твоем языке. Ведь если он говорит "меня не понимают", значит ему надо, чтобы его поняли. Значит, он сам должен понять, как тебе сказать о волнующих его вещах, чтобы ты его понял.

И еще одна мысль. Слушала "Эхо Москвы", программу про разные профессии. В этот раз говорили о профессии антиквариата. Одна из ди-джеев сказала, что ее пугают слишком старые вещи. А мне наоборот, так нравятся всякие древности. Ведь сегодня, если оглянуться, и впрямь почти everything is average. Для увеличения прибыли все делают на станках. А старые вещи... они... они уникальные. Потому что сделаны большинством вручную, в каждую из них мастер вложил если не душу, то все свое мастерство. Их так приятно держать в руках: вся эта резьба, росписи и т.д. Вообще, какое было внимательное отношение к деталям. И каждая из них может рассказать свою историю. Прекрасно! Эти вещи стоят уважительного и трепетного отношения, оказываемоего им.

@настроение: прекрасное, чего и вам желаю

---

Забавная история

Решила сегодня послушать Radio 1, включила и попала на эфир Вернона Кея. Слышу как печальный мужской голос (не Вернона) объявляет: "В прошлый понедельник ди-джей нашей радиостанции, Вернон Кей, трагически погиб в Греции, поэтому сегодня в эфире будут звучать его любимые трэки". И начинается какая-то грустная песня. Я была в шоке...
Но не прошло и 5 секунд, как в эфир ворвался другой, уже веселый мужской голос, представившийся Верноном Кеем (!), и рассказал, что это, оказывается, была чья-то злая шутка. Вернон сказал: "Всем привет! Если кто не знал, в начале этой недели я умер!"))) Потом объяснил, что какой-то хакер разместил на его страничке в википедии информацию о несчастном случае. Он также добавил, что его родителям успели эту новость сообщить до того, как он сам узнал, что "умер". Представляете, как его мать обрадовалась, когда сын позвонил с радостной новостью "Я жив!!!". Вернон сказал, что у нее была истерика.
Сильно кто-то пошутил)))

@музыка: The Killers

@настроение: как обычно отличное

---

This is England

Я хотела посмотреть этот фильм уже 1,5 года. И вчера это, наконец, произошло. Говорю я о кино "This is England" by Shane Meadows. Говорят, его фильмы и в самой Англии-то мало кто видел. И совершенно зря. "Это Англия" был продемонстрирован критикам осенью прошлого года и вызвал настоящий фурор. Смысла пересказывать сюжет просто нет. Здесь важна сама атмосфера. Чтобы окунуться в нее, предлагаю прочитать интервью очень уважаемого мной Саггза (вокалист группы Madness). Оно длинное, но дает представление об Англии начала 80-х большее представление, чем кучи статей из любых журналов и даже учебников. Это для того, чтобы вы поняли, что скинхеды и неонацисты - это НЕ одно и то же, и что сбивались в банды не от жизни хорошей. По крайней мере, так когда-то было...

- Чем ты занимался до Madness?

До того как создать Madness я был маляром, мыл машины, работал садовником, – правда, никогда не занимался всем этим более двух недель. Так что в тот момент, когда мы создали нашу группу я все еще жил у своей матери. Я ни разу в жизни не платил ни по одному счету – ни за жилье, ни за что-либо подобное. Никакой, даже малейшей ответственности за что-либо на мне тоже не лежало. И вот я оказался в этом нереальном мире поп-музыки…

Надо сказать, что моя мать даже была этим довольна: она тоже жила в мире, совершенно оторванном от реальности. Мать никогда не заставляла меня ходить в школу. Она была странноватым человеком… Я, впрочем, тоже был весьма странным ребенком, целые дни я проводил вне дома. Мать никогда не знала где я, впрочем, у нее было достаточно собственных забот. Так, например, она выгнала из дома мою сестру, когда та была еще совсем молодой. Мой отец, он, похоже, хорошо понял мать и покинул наш дом когда мне было всего три года. В общем, и меня в период с восьми до тринадцати лет отослали подальше от нее – к тетке, в Уэльс. Когда я вернулся, то окружающие лондонские мальчишки смотрели на меня с изумлением – я был единственным кто так долго прожил в деревне. После этого со мной долго никто не хотел иметь дела, и мне пришлось держаться подальше от всех. У меня было очень одинокое детство, примерно, как и у Моррисси (прим.: Morrissey, Steven Patrick – лидер группы The Smiths). Когда он поет «Spending warm summer days indoor», я прекрасно понимаю, что он имеет ввиду.

- Но Моррисси удавалось избежать одиночества с помощью книг и кинематографа. А ты что в этом случае делал?

У меня были весьма любопытные склонности, по-видимому, те же что и у Моррисси. Я имею в виду какую-то даже болезненную страсть к английской культуре, ко всему, что связано с культом молодости, в частности к скинхедам и модам. Мне ужасно хотелось принадлежать к какой-нибудь группировке, к движению. Когда я жил в Уэльсе, я просто бредил Лондоном, у меня возник очень романтичный образ этого города. Мне казалось, что меня там ждет столько интересного, все эти группировки… Дело в том, что у меня не было ни семьи, ни корней – я думал заменить их бандой скинхедов. В школе, в 74-м году лишь у одного парня была такая же страсть как у меня. Весьма любопытная склонность, ибо не надо забывать, что бритоголовые исчезли в Англии еще в 1971-м году. Но дело было в том, что его брат принадлежал к одной из таких группировок в былые годы, он видел все это изнутри. И у него сохранилась скинхедовская одежка и пластинки регги. Благодаря этому парню я познакомился с другими ребятами, которые разделяли нашу страсть. Так что мы стали проводить время вместе, это было очень романтично, гораздо более театрально, чем что-либо другое. Но рядом с этим существовали настоящие банды, настоящие драки, прочие очень жестокие вещи. В общем, в тех кругах я и встретил товарищей, с которыми мы сформировали Madness. Они входили в банду из Kentish Town и назывались The Alderman Glamour Boys.

Мне немало рассказывали о них, я отправился на их поиски и, в конце концов, я их встретил на одной из улиц Хэмпстеда. Для меня это было все равно как если бы я наяву повстречал каких-нибудь героев мифа. Эти ребята носили джинсы модели “Levi’s 501”, привезенные прямо из Америки. В Англии таких не продавали. Некоторые ребята были рокабильщиками, другие – скинхедами. Напомню что все остальные в те времена, – естественно кроме меня и парней из банды, - носили длинные прически фасона Kevin Keegan, прямые широкие брюки, цветные шарфы. Мои знакомые были несколько старше, чем я, но разделяли мою страсть к музыке и стилю одежды. Они слушали Фэтса Домино, группу Coasters, много пластинок фирмы Motown. Я был просто очарован этими людьми. Они ездили на невероятных машинах – фургонах Morris Minor с деревянным кузовом. Они обожали часто ездить кутить во Францию, они ничего не боялись...

Мне действительно повезло, что я их встретил, потому что я, вообще-то, невероятно ленив. И мне повезло, что они были рядом, чтобы наставлять меня, чтобы дать мне по заднице, когда я этого заслуживал. Они даже на какое-то время выгнали меня, потому что я не вносил достаточного вклада.

- Моррисси заявил недавно, что скинхеды представляют подлинную Англию. Как ты к этому относишься?

Сегодня я совершенно в это не верю. Просто Моррисси так и остался застрявшим в этой ностальгии, которая у нас у всех была в ту эпоху. Он так и не смог избавиться от этой необходимости принадлежать к какой-то группировке. Он видит в этом романтизм, тогда как в действительности скинхеды играют совершенно другую роль: запугивать и избивать граждан. А насилие – мне это хорошо известно – одновременно и отвратительно и привлекательно. Я давно был втянут в эти ритуалы и могу сказать вам, что это ужасно, это жестоко. Если ты проигрываешь, ты страдаешь. Если ты выигрываешь, то видишь вокруг себя несчастных людей в крови. Я часто был вынужден бить людей, которые мне ничего плохого не сделали, - это часть тех обязанностей, которые ты должен выполнять если являешься частью банды. И это был единственный способ доказать что ты именно полноправный участник, своего рода процедура инициации… Мне постоянно приходилось доказывать, что я не какая-то мокрая курица… Но в то же время я прекрасно отдавал себе отчет, что я вовсе не создан для такого насилия. Драка была для меня единственным способом отгородиться от остальных, не находясь в то же время под угрозой.

- Madness на концертах всегда вызывали взрыв насилия. Скажи, это выглядит романтично, когда у ваших ног в зале идет поножовщина?

В этом была какая-то шизофрения: с одной стороны я был в ужасе от этого насилия, но одновременно другая часть меня находила все это весьма романтичным. Во время наших концертов мне было отвратительно смотреть на все эти драки. Но когда мы, отыграв, уходили со сцены, вдали от публики примитивные инстинкты брали свое. Так, если нам доводилось на беду встретить на улице кого-нибудь из музыкантов или фанатов конкурирующей группы Cockney Rejects (прим.: Cockney Rejects – базовая группа музыки Oi!), то все это неизбежно выливалось в мощную потасовку. И все это во имя того, чтобы доказать, что мы настоящие мужчины и, возможно, из каких-то эротических чувств, с некоторым гротескным налетом гомосексуализма… Последняя из больших драк, в которых я участвовал, была просто ужасной: один журналист разыскал мою фотографию, где мне 15 лет и где я сфотографирован с моими приятелями из банды. В тот период мы были скинхедами, но совершенно аполитичными. Один из парней, изображенных на фотографии, через несколько лет стал английским нацистским лидером. Еженедельник «Сан» посвятил ему главный материал номера, вынеся на обложку именно эту фотографию и озаглавив все это: «Звезда поп-музыки и его нацистский друг». Я же не встречался с ним с 15-ти лет, - тем не менее, они хотели меня в это втянуть, выдать нашу группу за расистов. Я пришел в дикую ярость. Вместе с Карлом мы отправились в город, в общем, была огромная драка, в которой мне поставили здоровенный фингал под глазом. А на следующее утро я, с распухшей рожей, выступал по телевидению, объясняя что я не расист и не бандит…

Тем не менее, с того времени репутация нашей группы как примыкающей к Национальному Фронту так за нами и укрепилась. И это, несмотря на то, что на самом деле связи здесь не было ни малейшей. Это огромное заблуждения вызвано нашим прошлым. Дело в том, что многие наши друзья скинхеды, когда повзрослели, попали в сети Национального Фронта… А на наши концерты приходили пятнадцатилетние ребята, нюхающие клей, с вытатуированной на лбу свастикой…

Моя ошибка заключалась в том, что я попытался им помочь, вытащить их из этого дерьма. Я пытался поговорить с ними, урезонить их, меня же в результате обвиняют в каком-то сговоре… (вздыхает). Ведь все просто с отвращением указывали на этих ребят пальцем – помочь же им, вылечить их никто не намеревался. Вообще, люди были очень жестоки по отношению к нам. Мы же, в конце концов, просто не знали что делать с этими пацанами. Единственный выход, как предлагали некоторые, похоже действительно был собрать всех их в один большой мешок и сжечь на костре. Так что постепенно нам пришлось бросить этих ребят – все становилось слишком опасным. И сегодня мы ничем не можем помочь скинхедам. Те, кого завербовали фашисты – они уже безнадежны. Они недостаточно интеллигентны чтобы понять что происходит. Для меня же просто невыносимо, чтобы меня постоянно из-за всего этого называли фашистом.

- А как по-твоему, почему вы вообще привлекаете всех этих неонацистов?

Потому что мы сами вышли с этих улиц, из этих же шаек. Так что эти ребята считают, что мы слеплены из того же теста, что и они сами. К тому же мы посвящаем всю свою жизнь защите британской культуры. Как мы, так и Моррисси и Пол Уэллер. У всех у нас когда мы были пацанами, было нечто вроде романтического отношения к ушедшим эпохам. Моя мечта, в ней находится место как для Англии из книги «Одиночество бегуна на длинные дистанции» (прим: The Loneliness of the Long Distance Runner, 1959 автор Sillitoe, Alan, экранизирована в 1962-м году), так и для культуры Ямайки. Я немало мечтал о том, что когда-нибудь встречу под апельсиновыми деревьями Принца Бастера. На голове его будет корона, и все вокруг будут танцевать ска.

В общем, поскольку у нас не было собственной культуры, мы обратились к прошлому, к шестидесятым годам. У всех у нас были свои мечты, свои юношеские фантазии. От встречи с Джеймсом Дином до посещения концерта Small Faces с какой-нибудь уличной шайкой. Благодаря этим фантазиям мы перестали быть одинокими и потерянными, а стали как бы людьми «откуда-то». В общем, я оказался в плену у этой ностальгии пока в один прекрасный день не понял, что поклоняюсь лишь старому, давно ушедшему и несуществующему образу. И в этот день я осознал что совершенно одинок. Вся моя вселенная просто рухнула.

Моррисси же верит во все это до сих пор. Он зашел очень далеко и его очарование прошлым становится все более неприятного свойства. Я, вообще всегда считал его за друга – именно по этой причине мы и пригласили его прошлым летом провести первое отделение концерта в Финсбюрри-парке. Нам очень хотелось чтобы и Kinks поучаствовали в это очень английском празднике…

Однако Моррисси начал игру с огнем. Он сделал целый ряд расистских заявлений, и, в результате, публика его освистала. В своем же заявлении для прессы он повел себя очень трусливо и подло – он попытался нас примазать к себе. Он заявил, что один бритоголовый из Национального Фронта ранил его, бросив ему в голову заточенную монету. Но ему ведь было прекрасно известно что ни одного фашиста на этом концерте не было, что просто публика не пожелала его слушать, а эти два слова «Национальный Фронт» были прекрасным способом нанести по нам удар. Ему вообще был нужен весь этот скандал для рекламы. Ему невыносимо, что он не так популярен в Англии.

- Ты, как и Рэй Дэвис из Kinks был раньше просто очарован Лондоном и его обитателями. Скажи. Сегодня это чувство прошло?

Мне очень хотелось бы, чтобы к моей стране относились с уважением, берегли ее прекрасные памятники архитектуры. Дорого бы я дал, чтобы Англии удалось избавиться от всех этих Макдональдсов и чтобы удалось стереть все эти ужасающие следы властвования Тэтчер. Что касается Рэя Дэвиса, то он создал Village Green Preservation Society, совершенно сумасшедшее объединение. Я еще не дошел до таких масштабов, но хочу подчеркнуть, что жадность сегодня губит нашу страну. А в целом, все те персонажи, о которых мы так любим петь – все они до сих пор существуют. Единственная разница заключается в том, что я вовсе не нуждаюсь теперь в существовании ЧЕРЕЗ НИХ, мне не нужно жить ИМИ. И у меня нет романтического отношения к рабочему классу как это присутствует у Пола Уэллера. Я никогда ничего особенного не ожидал от рабочего класса, я его слишком хорошо знаю. Я никогда не пел, что надо всем вместе объединяться, чтобы разрушить мешающие нам стены. Я не делал этого, во-первых, потому что я слишком глуп, а во-вторых, потому что у меня есть склонность общаться лишь со странными людьми, с типами, например, не способными выйти из дома, потому что в противном случае они начнут страдать от аэрофобии. Я хотел бы быть Жаком Брелем, встречаться с людьми на темных улицах и заимствовать у них их взгляды на жизнь. В былые годы я даже сочинил целый альбом песен, посвященный им. Этот диск назывался London. Я просто обожал этих персонажей, их неспособность приспособиться к современной жизни.

- Однако, эту любовь к старой Англии коварно используют в своих целях определенные политики.

Да, старые нацисты в очередной раз используют это в своих пропагандистских целях. Именно таким образом они и завоевывают умы молодежи. Но на деле все эти чокнутые пацаны цепляются за химеры. Да как я вообще могу ностальгически относиться к прошлому, когда мне приходилось выходить на сцену, рядом с которой шумели группировки бритоголовых, встречавших меня криками «Зиг хайль»? В Париже и в Лондоне они устраивали жуткие драки.

Крайне правые попытались утянуть Madness на свою сторону – за скинхедами прятались их подлинные лидеры, уже пожилые типы, которые тоже начали похаживать на наши концерты. Они иногда поджидали меня за кулисами, эдакие респектабельные дядюшки. «Простите, не могу ли я войти?», - говорили они. Эти люди упорно, но без особого успеха, пытались повлиять на общественное мнение страны, склоняя на свою сторону тех людей, что пользуются большим уважением. Именно таким образом им удалось взять под свой контроль несколько группировок футбольных фанатов. Это же они пытаются сделать и с миром музыки. Джимми Перси, бывший лидер группы Sham 69, и до сих пор получает письма с угрозами смерти. И все это за то, что в определенный момент он встал у них на пути.

Нам еще повезло: они оставили Madness в покое в тот момент, когда мы подумывали, не распустить ли нам совсем нашу группу, так как это был единственный способ не попасть в сети к этим людям. Именно они передали прессе фотографии периода моей юности. Когда же они поняли, что со мной они лишь напрасно теряют время, они решили сбросить меня с пьедестала. Через надежных друзей мне удалось узнать, что они очень жестоко хотели меня покарать за то, что я отказался им повиноваться (пауза). К счастью, у меня нашлось и немало друзей, чтобы меня защитить… Так что, видите, когда уличная шайка превращается в рок-группу, это может иметь некоторые преимущества… Мы умеем за себя постоять, мы неоднократно доказывали это.

- А как вообще ваша шайка стала группой?

Благодаря панку. Клубы стали впервые открывать свои двери неопытным, начинающим группам. Все смеялись над нами: мы были совершенно вне моды, пытаясь в 1976-м году перепевать хиты Фэтса Домино. (смеется)… К счастью, панк существовал недолго, и когда мы действительно набрались сил, к 79-му году, он был уже мертв. И вот в этот момент одновременно появляются Madness и Specials. И хотя последние жили в Ковентри, в сотнях километров от нас, у нас было много общего. Первый раз, когда я увидел их фотографию, я был просто изумлен. Они приезжали поиграть в пабе «Hope & Anchor», в том самом, в котором мы провели чуть ли не половину жизни. Они просто поразили нас своим стремительным, столь новым тогда ска. До этого я был уверен, что музыка, которую мы играли с Madness, целиком относится к прошлому, что она полностью ностальгическая. Specials же показали мне насколько современной она может быть.

- Так, буквально за несколько месяцев ска стал бешено популярным в Англии…

Все это не более чем совпадение. Просто одни группы помогали другим, приглашая их отыграть в первом отделении своего концерта. И внезапно – бум! – произошел взрыв. Стало ясно, что Madness и Specials могут легко собирать целые залы публики. Этими концертами заинтересовались представители пластиночных фирм. В общем, все произошло благодаря беспроволочному телеграфу. В дальнейшем, мы отправились в турне Two-Tone Tour вместе со Specials и Selecter. В ходе этого турне Джерри Даммерс из Specials, решил создать свой собственный лейбл Two-Tone. И первый же выпущенный на нем сингл «Gangsters» в исполнении The Specials вызвал бурю восторга у публики. Второй сингл Madness – «The Prince» пользовался не меньшим успехом. Для нас столь грандиозный успех был весьма неожиданным.

- Неужели ни одна из групп не ожидала такого успеха?

Во всяком случае, не Madness. Мы были командой друзей, мы просто не знали куда потратить нашу энергию. Вот единственная причина, по которой мы занялись музыкой. Мы тратили свое время, беспрестанно фотографируя друг друга, мы писали свои имена на стенах, причем за много лет до того как группа сформировалась. Мы устраивали между собой конкурсы на самый странный танец, - это вообще было наше излюбленное развлечение. У всех у нас было невероятное желание самовыражаться, но большое искусство оставалось для нас совершенно закрытым, мы не знали его языка. Постепенно мы закупили инструменты и стали собираться на репетиции у Майка. Все это было единственной альтернативой нашей уличной рутине. Играть же музыку оказалось невероятно увлекательно.

Вот и вышеупомянутое турне Two-Tone было, наверное, одним из лучших моментов в моей жизни. Примечательно, что мы вообще отыграли всего лишь три-четыре концерта к тому моменту, когда мы назначили место встречи в Roundhouse, в Чалк Фарм. Когда мы туда прибыли, Selecter и Specials уже были там вместе со своими друзьями. Все вместе мы забились в автобус, и вообще все это было просто фантастичным. Каждая из групп выкладывалась на полную на сцене, стремясь превзойти музыкантов из другой группы. Specials однажды так плясали, что сцена просто провалилась под ними! (смеется) Так что соперничество было жестоким, но отнюдь не злобным. Все происходило в дружественной атмосфере.

Кстати, никто из публики не знал к какой категории отнести Madness – мы еще вдобавок одевали эти странные костюмы, которые потом, с годами, стали неотделимой частью нашего имиджа. Наша музыкальная культура тоже была весьма своеобразной. Так, в пабе «Hope & Anchor» был один музыкальный автомат, с которым мы очень подружились. В его брюхе находились все наши любимые диски. Принц Бастер, Coasters, Тони Купер и все такое прочее. И Джону Клизу там отводилось не меньше места, чем Фэтсу Домино. Это был НАШ музыкальный автомат, это был наш мир. Это был взгляд на открытку с видами Лондона с обратной стороны. Это был странный мир, одновременно реальный и ускользающий, одновременно теснейше связанный с реальной жизнью и совершенно в стороне от нее. Это была вселенная nutty. А репетировали мы в двух шагах от дома Рэя Дэвиса, в Muswell Hill. В пабах дух Kinks витал повсюду. Все разговоры были о них. И у нас возникло впечатление, что мы подхватили эстафету сохранения этого духа Северного Лондона, при этом совершенно наплевав на ностальгию, по сути ни на чем не основанную. Потому что пресловутой North London connection на самом деле не существует. Она есть не более чем крайне романтизированное видение прошлого. Но со мной порой случается что-то – и я полностью погружаюсь во все это, начинаю выдумывать что-то вроде странного мюзикла, отчасти основанного на жизни нашего квартала Кэмден.

- Уже после того как Madness распались, музыка ска стала пользоваться огромным успехом во Франции, в Германии…

Да и здесь в Англии тоже. Но я оставался в стороне от этого. Меня такого рода «секты» всегда пугали. Именно по этой причине мы и ушли вначале с Two-Tone - ведь Madness никогда не были ска-группой, как и сам я не был никогда ска-мэном. В общем, получается как с Полом Уэллером, который, будучи самым что ни на есть настоящим модом, никогда открыто не заявлял об этом. Мы вовсе не хотели провозглашать свою принадлежность к какой-то группировке, чтобы затем исчезнуть вместе со всем движением где-то на дне мусорного бака, стать своего рода пленниками, не способными следовать курсом Kinks и Motown.

И вообще, все эти вечеринки в стиле ска (хотя я очень люблю эту музыку) – заставляют меня теперь комплексовать. Все эти люди пристают ко мне и говорят: «Эй, Мэднессс, где вы все это время были, ведь нам так не хватало вашей музыки!». Тысячи песен, миллионы слов, растраченных впустую, - а мы все равно всегда для всех будем (напевает): One step beyond!

Но эта песня… ее в один прекрасный день придется прикончить! Я чувствую, что я способен за всю оставшуюся жизнь спеть ее еще раз десять, не больше.

- После турне Two-Tone остались ли группы в близких отношениях друг с другом, - или успех и соперничество их разделили?

Мы с Джерри Даммерсом остались друзьями и часто видимся. Он также оказался на мели когда его группа перестала существовать. Он вложил столько энергии в Specials, что у него ее больше не осталось. Это очень печально, потому что этот парень просто гений. Specials были великолепны, мы были неспособны конкурировать с их песнями. «Ghost Town» остается, на мой взгляд, одной из лучших песен всех времен. Нам здорово повезло, что мы оказались их современниками, что нам удалось в чем-то даже с ними конкурировать. Подобно тому, как это было несколько ранее между Clash и Sex Pistols.

- На вашу долю выпал успех, на их – уважение и авторитет. Не завидовали ли вы им?

Да, действительно, мы завидовали, но что поделаешь? Это и была одна из причин, по которой Madness в конце концов сменили свой курс. Мне хотелось одновременно и успеха и признания в качестве автора песен. Когда люди относились ко мне как к хохмачу, мне, напротив, хотелось, чтобы они меня воспринимали серьезно. А когда люди относились ко мне серьезно, мне, напротив, хотелось чтобы я казался смешным. Я очень завидовал группам Specials и Jam. Я завидовал ярости Пола Уэллера, тому уважению, которым пользуется Даммерс. Рядом с этими ребятами, у которых было очень четкое представление, какой должна быть их музыка, мы же выглядели как случайно попавшие в эту область, как люди без родины, как какие-то паяцы. Впрочем, у меня всегда была тенденция принижать значение Madness. У меня просто, наверное, возникли какие-то комплексы оттого, что я играл в поп-группе. Сегодня, правда, я этим уже горжусь.

… Недавно я читал статью об одном режиссере-мультипликаторе, который задумал сделать мрачный мультфильм. В течение долгих месяцев, чтобы лучше себе представлять этот мир, он жил среди уличных бродяг. И однажды там, вместе с ними, когда первая серия мультфильма была уже готова, он вместе с бродягами попал в ночлежку Армии Спасения. Там работал телевизор, и как раз показывали этот мультфильм. Все бродяги, глядя на экран, принялись от души хохотать… Вот такой комплекс человека, глядя на произведения которого люди смеются, испытал и я.

- Да, но как могут человека принимать всерьез, если он ведет себя как персонаж из комедии Монти Пайтон?

Да, действительно мы были не особенно серьезными. Достаточно было нам семерым просто сойтись вместе, как нас охватывал истерический смех. Однажды в Цюрихе всем нам подарили по небольшому складному швейцарскому армейскому ножичку. И, представьте себе, целую ночь мы в гостинице куролесили, отвинчивая своими ножичками все, что только можно было отвинтить: светильники, таблички с номерами комнат, дверные ручки… А потом мы все привинтили на место. Но уже вверх ногами! (дико хохочет) Двенадцать часов мы трудились без перерыва!

Впрочем, наше поведение совершенно не было похоже на поведение рок-группы! Например, в автобусе, во время турне, мы совершенно зачарованно смотрели «Белоснежку и семь гномов». Так что мы одновременно были и пай-мальчиками и мелкой шпаной. Мы постоянно устраивали из всего какой-то спектакль. Валять дурака – это был наш способ отказаться быть взрослыми, навсегда остаться противными пацанами… Вообще, надо было все это заснять для потомства. Например, как мы однажды организовали конкурс на лучший прыжок с парома! (хохочет)

А теперь смотрим кино. Уверяю: не пожалеете.

У Стива Грэма чудовищный акцент, так что имеет смысл раздобыть русскоязычную версию, благо таковая существует с прошлой зимы.

@музыка: SKA!!!

@настроение: отличное))))

---

За душу цепляет! Потрясающие слова!

Stone Roses TEN STOREY LOVE SONG

When your heart is black and broken
And you need a helping hand
When you’re so much in love
You don’t know just how much you can stand
When your questions go unanswered
And the silence is killing you
Take my hand baby, I’m your man
I got love enough for two

Ten storey love song
I built this thing for you
Who can take you any higher
Than twin peak mountain blue?
Oh well, I built this thing for you
And I love you true

There’s no sure fire set solution
No short cut through the trees
No breach in the wall
That they put there
To keep me from you

As you’re lying awake in the darkness
This everlasting night
Someday soon
Don’t know where or when
You’re gonna wake up and see the light

Ten storey love song
I built this thing for you
Who can take you any higher
Than twin peak mountain blue?
Oh well, I built this thing for you
And I love you true